Неточные совпадения
Усталая, она замолчала, оглянулась. В грудь ей спокойно
легла уверенность, что ее слова не пропадут бесполезно. Мужики смотрели
на нее, ожидая еще чего-то. Петр сложил руки
на груди, прищурил глаза, и
на пестром лице его дрожала улыбка. Степан, облокотясь одной рукой
на стол, весь подался вперед, вытянул шею и как бы все еще слушал. Тень лежала
на лице его, и от этого оно казалось более законченным. Его жена, сидя рядом с матерью, согнулась, положив локти
на колена, и смотрела под ноги себе.
Это было варварство, и я написал второе письмо к графу Апраксину, прося меня немедленно отправить, говоря, что я на следующей станции могу найти приют. Граф изволили почивать, и письмо осталось до утра. Нечего было делать; я снял мокрое платье и
лег на столе почтовой конторы, завернувшись в шинель «старшого», вместо подушки я взял толстую книгу и положил на нее немного белья.
И доктор, положив под голову несколько книг «О приходе и расходе хлеба снопами и зерном»,
лег на стол и закрылся своим полушубком.
Он завесил окна и не зажег огня; слабый свет костра, проникая сквозь занавески,
лег на стол, стену и дрожал, становясь то ярче, то ослабевая.
Верочка настоятельно потребовала, чтобы все присутствующие: и тетя Соня, и мисс Бликс, и учительница музыки, и кормилица, вошедшая с младенцем, — все решительно уселись вокруг стола. Несравненно труднее было усадить Зизи и Пафа, которые, толкая друг друга, нетерпеливо осаждали Верочку то с одного боку, то с другого, взбирались на табуреты,
ложились на стол и влезали локтями чуть не на середину афишки. Наконец с помощью тети и это уладилось.
Неточные совпадения
После наряда, то есть распоряжений по работам завтрашнего дня, и приема всех мужиков, имевших до него дела, Левин пошел в кабинет и сел за работу. Ласка
легла под
стол; Агафья Михайловна с чулком уселась
на своем месте.
Я
лег на диван, завернувшись в шинель и оставив свечу
на лежанке, скоро задремал и проспал бы спокойно, если б, уж очень поздно, Максим Максимыч, взойдя в комнату, не разбудил меня. Он бросил трубку
на стол, стал ходить по комнате, шевырять в печи, наконец
лег, но долго кашлял, плевал, ворочался…
И сердцем далеко носилась // Татьяна, смотря
на луну… // Вдруг мысль в уме ее родилась… // «Поди, оставь меня одну. // Дай, няня, мне перо, бумагу // Да
стол подвинь; я скоро
лягу; // Прости». И вот она одна. // Всё тихо. Светит ей луна. // Облокотясь, Татьяна пишет. // И всё Евгений
на уме, // И в необдуманном письме // Любовь невинной девы дышит. // Письмо готово, сложено… // Татьяна! для кого ж оно?
Татьяна, по совету няни // Сбираясь ночью ворожить, // Тихонько приказала в бане //
На два прибора
стол накрыть; // Но стало страшно вдруг Татьяне… // И я — при мысли о Светлане // Мне стало страшно — так и быть… // С Татьяной нам не ворожить. // Татьяна поясок шелковый // Сняла, разделась и в постель //
Легла. Над нею вьется Лель, // А под подушкою пуховой // Девичье зеркало лежит. // Утихло всё. Татьяна спит.
Maman уже не было, а жизнь наша шла все тем же чередом: мы
ложились и вставали в те же часы и в тех же комнатах; утренний, вечерний чай, обед, ужин — все было в обыкновенное время;
столы, стулья стояли
на тех же местах; ничего в доме и в нашем образе жизни не переменилось; только ее не было…