Неточные совпадения
От людей, которые
говорили новое, слобожане молча сторонились. Тогда эти люди исчезали,
снова уходя куда-то, а оставаясь на фабрике, они жили в стороне, если не умели слиться в одно целое с однообразной массой слобожан…
— Я ничего не
говорю! — сказала она, медленно подняв голову. И, когда глаза ее встретились с упрямым блеском его глаз,
снова согнула шею.
Она не могла насытить свое желание и
снова говорила им то, что было ново для нее и казалось ей неоценимо важным. Стала рассказывать о своей жизни в обидах и терпеливом страдании, рассказывала беззлобно, с усмешкой сожаления на губах, развертывая серый свиток печальных дней, перечисляя побои мужа, и сама поражалась ничтожностью поводов к этим побоям, сама удивлялась своему неумению отклонить их…
А через минуту Софья
снова говорила просто, душевно, и мать, улыбаясь, заглядывала ей в глаза.
Снова Софья
говорила, рисуя день победы, внушая людям веру в свои силы, будя в них сознание общности со всеми, кто отдает свою жизнь бесплодному труду на глупые забавы пресыщенных.
Она разливала чай и удивлялась горячности, с которой они
говорили о жизни и судьбе рабочего народа, о том, как скорее и лучше посеять среди него мысли о правде, поднять его дух. Часто они, сердясь, не соглашались друг с другом, обвиняли один другого в чем-то, обижались и
снова спорили.
Становой, стоя на крыльце волости,
говорил, размахивая руками, упрекающим, уже
снова белым, бездушным голосом...
Она
говорила с усмешкой в глазах и порой точно вдруг перекусывала свою речь, как нитку. Мужики молчали. Ветер гладил стекла окон, шуршал соломой по крыше, тихонько гудел в трубе. Выла собака. И неохотно, изредка в окно стучали капли дождя. Огонь в лампе дрогнул, потускнел, но через секунду
снова разгорелся ровно и ярко.
За ужином Петр, подавленный речами матери и как будто растерявшийся,
снова оживленно и быстро
говорил...
Он все глубже прятал руки, сдерживая свое волнение, но все-таки оно чувствовалось матерью и передавалось ей. Глаза у него стали узкими, точно концы ножей.
Снова шагая по комнате, он
говорил холодно и гневно...
Николай кончил
говорить, снял очки, вытер их, посмотрел стекла на свет и стал вытирать
снова.
Старичок несколько раз останавливал Павла, что-то разъяснял ему, однажды даже печально улыбнулся — Павел молча выслушивал его и
снова начинал
говорить сурово, но спокойно, заставляя слушать себя, подчиняя своей воле — волю судей.
Она
снова вошла в комнату, он, пожимая руку Саши,
говорил...
Мать видела, что бумаги хватают, прячут за пазухи, в карманы, — это
снова крепко поставило ее на ноги. Спокойнее и сильнее, вся напрягаясь и чувствуя, как в ней растет разбуженная гордость, разгорается подавленная радость, она
говорила, выхватывая из чемодана пачки бумаги и разбрасывая их налево и направо в чьи-то быстрые, жадные руки.
«Ей идет вдовство. Впрочем, она была бы и старой девой тоже совершенной», — подумал он, глядя, как Лидия, плутая по комнате, на ходу касается вещей так, точно пробует: горячи они или холодны? Несколько успокоясь, она
говорила снова вполголоса:
Неточные совпадения
Месяца четыре все шло как нельзя лучше. Григорий Александрович, я уж, кажется,
говорил, страстно любил охоту: бывало, так его в лес и подмывает за кабанами или козами, — а тут хоть бы вышел за крепостной вал. Вот, однако же, смотрю, он стал
снова задумываться, ходит по комнате, загнув руки назад; потом раз, не сказав никому, отправился стрелять, — целое утро пропадал; раз и другой, все чаще и чаще… «Нехорошо, — подумал я, — верно, между ними черная кошка проскочила!»
Уже было поздно и темно, когда я
снова отворил окно и стал звать Максима Максимыча,
говоря, что пора спать; он что-то пробормотал сквозь зубы; я повторил приглашение, — он ничего не отвечал.
Сковороды, про которую
говорил Лебезятников, не было; по крайней мере Раскольников не видал; но вместо стука в сковороду Катерина Ивановна начинала хлопать в такт своими сухими ладонями, когда заставляла Полечку петь, а Леню и Колю плясать; причем даже и сама пускалась подпевать, но каждый раз обрывалась на второй ноте от мучительного кашля, отчего
снова приходила в отчаяние, проклинала свой кашель и даже плакала.
Она возвращалась, садилась
снова, брала веер, и даже грудь ее не дышала быстрее, а Аркадий опять принимался болтать, весь проникнутый счастием находиться в ее близости,
говорить с ней, глядя в ее глаза, в ее прекрасный лоб, во все ее милое, важное и умное лицо.
Воинов
снова заставил слушать его, манера
говорить у этого человека возбуждала надежду, что он, может быть, все-таки скажет нечто неслыханное, но покамест он угрюмо повторял уже сказанное. Пыльников, согласно кивая головой, вкрадчиво вмешивал в его тяжелые слова коротенькие реплики с ясным намерением пригладить угловатую речь, смягчить ее.