Мне нравилось, оставшись одному, лечь, зажмурить глаза, чтобы лучше сосредоточиться, и беспрестанно вызывать
в своем воображении ее то суровое, то лукавое, то сияющее нежной улыбкой лицо, ее молодое тело, выросшее
в приволье старого бора так же стройно и так же могуче, как растут молодые
елочки, ее свежий голос, с неожиданными низкими бархатными нотками… «Во всех ее движениях,
в ее словах, — думал я, — есть что-то благородное (конечно,
в лучшем смысле этого довольно пошлого слова), какая-то врожденная изящная умеренность…» Также привлекал меня
в Олесе и некоторый ореол окружавшей ее таинственности, суеверная репутация ведьмы, жизнь
в лесной чаще среди болота и
в особенности — эта гордая уверенность
в свои силы, сквозившая
в немногих обращенных ко мне словах.
Это была настоящая рождественская
Елочка — Аленушка сразу ее узнала. Ах какая милая
Елочка!.. Аленушка наклонилась, чтобы сказать ей, какая она милая, и вдруг полетела вниз. Ух как страшно!.. Она перевернулась несколько раз
в воздухе и упала прямо
в мягкий снег. Со страха Аленушка закрыла глаза и не знала, жива ли она или умерла.
Лариосик. Ну что вы, Елена Васильевна!.. Елка на ять, как говорит Витенька. Хотел бы я видеть человека, который бы сказал, что елка некрасива! Ах, Елена Васильевна, если бы вы знали!.. Елка напоминает мне невозвратные дни моего детства
в Житомире… Огни…
Елочка зеленая… (Пауза.) Впрочем, здесь мне лучше, гораздо лучше, чем
в детстве. Вот отсюда я никуда бы не ушел… Так бы просидел весь век под елкой у ваших ног и никуда бы не ушел…