Неточные совпадения
А потом, увидав около себя двух ребят из Пармы, видимо, братьев, сделал грозное лицо, ощетинился, — они смотрели на него серьезно, — нахлобучил шляпу на глаза, развел руки,
дети, прижавшись друг ко другу, нахмурились, отступая,
старик вдруг присел на корточки и громко, очень похоже, пропел петухом.
— Люди, — продолжала она, как
дитя, ибо каждая Мать — сто раз
дитя в душе своей, — люди — это всегда
дети своих матерей, — сказала она, — ведь у каждого есть Мать, каждый чей-то сын, даже и тебя,
старик, ты знаешь это, — родила женщина, ты можешь отказаться от бога, но от этого не откажешься и ты,
старик!
Тогда встал этот страшный
старик и молча поклонился ей, а веселый поэт Кермани говорил, как
дитя, с большой радостью...
Но как бы хорошо человек ни выбрал жизнь для себя — ее хватает лишь на несколько десятков лет, — когда просоленному морской водою Туба минуло восемьдесят — его руки, изувеченные ревматизмом, отказались работать — достаточно! — искривленные ноги едва держали согнутый стан, и, овеянный всеми ветрами
старик, он с грустью вышел на остров, поднялся на гору, в хижину брата, к
детям его и внукам, — это были люди слишком бедные для того, чтоб быть добрыми, и теперь старый Туба не мог — как делал раньше — приносить им много вкусных рыб.
Старик следит, как всё вокруг него дышит светом, поглощая его живую силу, как хлопочут птицы и, строя гнезда, поют; он думает о своих
детях: парни за океаном, в тюрьме большого города, — это плохо для их здоровья, плоховато, да…
Взрывы раздаются почти непрерывно, заглушая хохот, возгласы испуга и четкий стук деревянных башмаков по гулкой лаве; вздрагивают тени, взмывая вверх, на облаках пылают красные отражения, а старые стены домов точно улыбаются — они помнят
стариков детьми и не одну сотню раз видели это шумное и немножко опасное веселье
детей в ночь на Рождество Христа.
Из арки улицы, как из трубы, светлыми ручьями радостно льются песни пастухов; без шляп, горбоносые и в своих плащах похожие на огромных птиц, они идут играя, окруженные толпою
детей с фонарями на высоких древках, десятки огней качаются в воздухе, освещая маленькую круглую фигурку
старика Паолино, ого серебряную голову, ясли в его руках и в яслях, полных цветами, — розовое тело Младенца, с улыбкою поднявшего вверх благословляющие ручки.
Конечно, они — взрослые, отцы семейств и слишком серьезны для того, чтобы увлекаться игрушками, они держатся так, как будто всё это нимало не касается их, но
дети очень часто умнее взрослых и всегда искреннее, они знают, что похвала и
старику приятна, и — не скупятся на похвалы мастерам, заставляя их поглаживать усы и бороды, чтобы скрыть улыбки удовлетворения и удовольствия.
Старик-муж ревнует и мучает Машу. Он никуда, даже в лавку, не выпускает её; Маша сидит в комнате с детьми и, не спросясь у старика, не может выйти даже на двор.
Детей старик кому-то отдал и живёт один с Машей. Он издевается над нею за то, что первая жена обманывала его… и дети — оба — не от него. Маша уже дважды убегала от него, но полиция возвращала её мужу, а он её щипал за это и голодом морил.
— Я Алеша, твой названый суженой, нас
детьми старики на словах повенчали; забыла меня, вспомни-ка, я из вашего места…» — «А что говорят обо мне в вашем месте?» — «А говорит людской толк, что ты нечестно пошла, девичий стыд позабыла, с разбойником, душегубцем спозналась», — говорит мне Алеша смеясь.
Неточные совпадения
Бежит лакей с салфеткою, // Хромает: «Кушать подано!» // Со всей своею свитою, // С
детьми и приживалками, // С кормилкою и нянькою, // И с белыми собачками, // Пошел помещик завтракать, // Работы осмотрев. // С реки из лодки грянула // Навстречу барам музыка, // Накрытый стол белеется // На самом берегу… // Дивятся наши странники. // Пристали к Власу: «Дедушка! // Что за порядки чудные? // Что за чудной
старик?»
Дома остались только
старики да малые
дети, у которых не было ног, чтоб бежать.
Напившись чаю у того самого богатого мужика-хозяина, у которого останавливался Левин в свою поездку к Свияжскому, и побеседовав с бабами о
детях и со
стариком о графе Вронском, которого тот очень хвалил, Дарья Александровна в 10 часов поехала дальше.
Ну, положим, даже не братьев, не единоверцев, а просто
детей, женщин,
стариков; чувство возмущается, и русские люди бегут, чтобы помочь прекратить эти ужасы.
— Нет, папа… как же нет? А в воскресенье в церкви? — сказала Долли, прислушиваясь к разговору. — Дай, пожалуйста, полотенце, — сказала она
старику, с улыбкой смотревшему на
детей. — Уж не может быть, чтобы все…