Неточные совпадения
— И наконец — лег, чтобы уже не встать никогда. Он
был крепок,
мой старик, он больше трех недель спорил со смертью, упорно, без жалоб, как человек, который знает себе цену.
Была работа,
моя работа, святая работа, синьор, говорю я вам!
— О, солнце
мое! —
поет юноша…!
— «Синьорина —
мой постоянный оппонент, — сказал он, — не находит ли она, что в интересах дела
будет лучше, если мы познакомимся ближе?»
— «Я догадывалась, что это так, я почти чувствовала это, потому что сама давно люблю вас, но — боже
мой, — что же
будет теперь?»
— «Я,
моя мать и отец — все верующие и так умрем. Брак в мэрии — не брак для меня: если от такого брака родятся дети, — я знаю, — они
будут несчастны. Только церковный брак освящает любовь, только он дает счастье и покой».
— «Прости меня, я виновата перед тобою, я ошиблась и измучила тебя. Я вижу теперь, когда убита, что
моя вера — только страх пред тем, чего я не могла понять, несмотря на свои желания и твои усилия. Это
был страх, но он в крови
моей, я с ним рождена. У меня свой — или твой — ум, но чужое сердце, ты прав, я это поняла, но сердце не могло согласиться с тобой…»
— Я — из-под Салерно, это далеко, в Италии, ты не знаешь где!
Мой отец — рыбак,
мой муж — тоже, он
был красив, как счастливый человек, — это я
поила его счастьем! И еще
был у меня сын — самый прекрасный мальчик на земле…
— Самый красивый и умный мальчик — это
мой сын! Ему
было шесть лет уже, когда к нам на берег явились сарацины [Сарацины — древнее название жителей Аравии, а позднее, в период крестовых походов, — всех арабов-мусульман.] — пираты, они убили отца
моего, мужа и еще многих, а мальчика похитили, и вот четыре года, как я его ищу на земле. Теперь он у тебя, я это знаю, потому что воины Баязета схватили пиратов, а ты — победил Баязета и отнял у него всё, ты должен знать, где
мой сын, должен отдать мне его!
О, Джигангир, огонь
моих очей, может
быть, тебе суждено
было согреть землю, засеять ее счастьем — я хорошо полил ее кровью, и она стала тучной!
— Я, раб божий Тимур, говорю что следует! Триста всадников отправятся сейчас же во все концы земли
моей, и пусть найдут они сына этой женщины, а она
будет ждать здесь, и я
буду ждать вместе с нею, тот же, кто воротится с ребенком на седле своего коня, он
будет счастлив — говорит Тимур! Так, женщина?
— Ваш предводитель —
мой сын, — сказала она, и ни один из солдат не усумнился в этом. Шли рядом с нею, хвалебно говоря о том, как умен и храбр ее сын, она слушала их, гордо подняв голову, и не удивлялась — ее сын таков и должен
быть!
— Полсотни лет тому назад, синьор, — говорит старик, в тон шороху волн и звону цикад, —
был однажды вот такой же веселый и звучный день, когда всё смеется и
поет.
Моему отцу
было сорок, мне — шестнадцать, и я
был влюблен, это — неизбежно в шестнадцать лет и при хорошем солнце.
— И мы поехали, ничего не ожидая, кроме хорошей удачи.
Мой отец
был сильный человек, опытный рыбак, но незадолго перед этим он хворал — болела грудь, и пальцы рук у него
были испорчены ревматизмом — болезнь рыбаков.
— Его крики укрощали
мой страх, должно
быть, поэтому я так хорошо помню всё.
— Я прошу снисхождения! Никто ведь не безгрешен. Прогнать меня с земли, на которой я жил больше тридцати лет, где работали
мои предки, — это не
будет справедливо!
«У меня три брата, и все четверо мы поклялись друг другу, что зарежем тебя, как барана, если ты сойдешь когда-нибудь с острова на землю в Сорренто, Кастелла-маре, Toppe или где бы то ни
было. Как только узнаем, то и зарежем, помни! Это такая же правда, как то, что люди твоей коммуны — хорошие, честные люди. Помощь твоя не нужна синьоре
моей, даже и свинья
моя отказалась бы от твоего хлеба. Живи, не сходя с острова, пока я не скажу тебе — можно!»
— «Очень скверно, дети
мои! Вероятно, придется стрелять,
будь я проклят!»
— «Отец
мой думает, что вы хотите
пить, и предлагает вам вина!»
— «Не кусайся, чёрт тебя побери!» — подумал я и,
выпив глотка три, поблагодарил, а они, там, внизу, начали
есть; потом скоро я сменился — на
мое место встал Уго, салертинец, [Салертинец — житель города Салерно или провинции того же названия.] и я сказал ему тихонько, что эти двое крестьян — добрые люди.
— Да,
моих! Это — дерзость? Пусть
будет дерзость! Но — почему Джордано Бруно, Вико и Мадзини не предки
мои — разве я живу не в их мире, разве я не пользуюсь тем, что посеяли вокруг меня их великие умы?
— Я беру женщину, чтоб иметь от ее и
моей любви ребенка, в котором должны жить мы оба, она и я! Когда любишь — нет отца, нет матери,
есть только любовь, — да живет она вечно! А те, кто грязнит ее, женщины и мужчины, да
будут прокляты проклятием бесплодия, болезней страшных и мучительной смерти…
— Оставь
мою дочь в покое, а то худо
будет тебе!
— Синьор, вы видите — я очень стар и уже скоро пойду к
моему богу. Когда мадонна спросит меня — что я сделал с
моими детьми, я должен
буду рассказать ей это правдиво и подробно. Это
мои дети здесь на карточке, но я не понимаю, что они сделали и почему в тюрьме?
Будь я мужчиной, — я тогда
Заставила бы дочь
моюРодить земле красавицу,
Как я в ее года…
— Я, друг
мой, не
был солдатом, я работал, и всё, что человек должен испытать, — мною испытано в свои сроки…
— Эта встреча плохо отозвалась на судьбе Лукино, — его отец и дядя
были должниками Грассо. Бедняга Лукино похудел, сжал зубы, и глаза у него не те, что нравились девушкам. «Эх, — сказал он мне однажды, — плохо сделали мы с тобой. Слова ничего не стоят, когда говоришь их волку!» Я подумал: «Лукино может убить».
Было жалко парня и его добрую семью. А я — одинокий, бедный человек. Тогда только что померла
моя мать.
—
Мой поступок мог
быть полезен людям, если б я сумел довести дело до конца, но у меня мягкое сердце.
Грассо
был там, он сразу увидал меня, вскочил на ноги и стал кричать на всю церковь: «Этот человек явился убить меня, граждане, его прислал дьявол по душу
мою!» Меня окружили раньше, чем я дотронулся до него, раньше, чем успел сказать ему что надо.
— До площади, синьора! Вы послушайте, как хорошо я вел себя: сначала я вовсе не обращал внимания на их насмешки, — пусть, думаю, они сравнивают меня с ослом, я всё стерплю из уважения к синьоре, — к вам, синьора. Но когда они начали смеяться над
моей матерью, — ага, подумал я, ну, это вам не пройдет даром. Тут я поставил корзину, и — нужно
было видеть, добрая синьора, как ловко и метко попадал я в этих разбойников, — вы бы очень смеялись!
Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и
были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи
мои; это такой народ, что на жизнь
мою готовы покуситься.
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (
Ест.)Боже
мой, какой суп! (Продолжает
есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет! Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать не куды пошло! Что
будет, то
будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом, то я готов служить сию минуту.
Моя обязанность помогать проезжающим.
Хлестаков. Оробели? А в
моих глазах точно
есть что-то такое, что внушает робость. По крайней мере, я знаю, что ни одна женщина не может их выдержать, не так ли?
Хлестаков. Я — признаюсь, это
моя слабость, — люблю хорошую кухню. Скажите, пожалуйста, мне кажется, как будто бы вчера вы
были немножко ниже ростом, не правда ли?