Николай прижался спиною к косяку двери, исподлобья глядя на больного: за ночь болезнь так обсосала и обгрызла старое тело, что сын почти не узнавал отца — суровое его лицо, ещё недавно полное, налитое густой кровью, исчерченное красными жилками, стало землисто-дряблым, кожа обвисла, как тряпка, курчавые волосы бороды развились и стали похожи на паутину, красные губы, масленые и жадные, потемнели, пересохли,
строгие глаза выкатились, взгляд блуждал по комнате растерянно, с недоумением и тупым страхом.
Послушай, помиримся! // Для девушки присмотр всего нужнее // И
строгий глаз, да не один, а десять. // И некогда тебе и неохота // За дочерью приглядывать, так лучше // Отдать ее в слободку Бобылю, // Бездетному, на место дочки. Будет // Заботы ей по горло, да и парням // Корысти нет на бобылеву дочку // Закидывать глаза. Согласна ты?
Он выбегал встречать его на крыльцо и по первому взгляду знал вперед, в каком настроении Галактион Михеич Вахрушка изучал это серьезное лицо с
строгими глазами, походку, каждое движение и всем любовался.
Эта Глафира была странное существо: некрасивая, горбатая, худая, с широко раскрытыми
строгими глазами и сжатым тонким ртом, она лицом, голосом, угловатыми быстрыми движениями напоминала свою бабку, цыганку, жену Андрея.
Когда ей делалось особенно тяжело, старуха посылала за басурманочкой и сейчас же успокаивалась. Нюрочка не любила только, когда бабушка упорно и долго смотрела на нее своими
строгими глазами, — в этом взгляде выливался последний остаток сил бабушки Василисы.
Неточные совпадения
Красива; волос с проседью, //
Глаза большие,
строгие, // Ресницы богатейшие, // Сурова и смугла.
А жизнь была нелегкая. // Лет двадцать
строгой каторги, // Лет двадцать поселения. // Я денег прикопил, // По манифесту царскому // Попал опять на родину, // Пристроил эту горенку // И здесь давно живу. // Покуда были денежки, // Любили деда, холили, // Теперь в
глаза плюют! // Эх вы, Аники-воины! // Со стариками, с бабами // Вам только воевать…
Не отвечая на его слова, Варя нагнулась над ним нерадостной улыбкой посмотрела ему в лицо.
Глаза были светлые, не лихорадочные, но выражение их было
строгое.
Дарья Александровна ничего не ответила и только испуганно поглядела на него. Когда она осталась с ним наедине, ей вдруг сделалось страшно: смеющиеся
глаза и
строгое выражение лица пугали ее.
Левин положил брата на спину, сел подле него и не дыша глядел на его лицо. Умирающий лежал, закрыв
глаза, но на лбу его изредка шевелились мускулы, как у человека, который глубоко и напряженно думает. Левин невольно думал вместе с ним о том, что такое совершается теперь в нем, но, несмотря на все усилия мысли, чтоб итти с ним вместе, он видел по выражению этого спокойного
строгого лица и игре мускула над бровью, что для умирающего уясняется и уясняется то, что всё так же темно остается для Левина.