Неточные совпадения
Окна и
двери в этом доме
были кривые, и всё в нём скрипело.
Правой рукой он упирался в косяк
двери; чёрные пальцы его шевелились, и, кроме пальцев, всё в нём
было неподвижно.
Мальчик боязливо толкнулся в
дверь к деду, — она
была заперта.
Подгоняемый своей догадкой, он через несколько секунд
был в подвале, бесшумно, как мышонок, подкрался к щели в
двери и вновь прильнул к ней. Дед
был ещё жив, — хрипел… тело его валялось на полу у ног двух чёрных фигур.
— Не моги так говорить! Я не люблю этих твоих речей. Я тебя обижаю, не ты меня!.. Но я это не потому, что злой, а потому, что — ослаб. Вот, однажды, переедем на другую улицу, и начнётся всё другое… окна,
двери… всё! Окна на улицу
будут. Вырежем из бумаги сапог и на стёкла наклеим. Вывеска! И повалит к нам нар-род! За-акипит дело!.. Э-эх ты! Дуй, бей, — давай углей! Шибко живём, деньги куём!
— Эхма! — говорил сапожник. — Скоро лопнет лукошко, рассыплются грибы. Поползём мы, жители, кто куда…
Будем искать себе щёлочек по другим местам!.. Найдём и жить по-другому
будем… Всё другое заведётся: и окна, и
двери, и даже клопы другие
будут нас кусать!.. Скорее бы! А то надоел мне этот дворец…
После обеда делать
было нечего, и, если его не посылали куда-нибудь, он стоял у
дверей лавки, смотрел на суету базара и думал о том, как много на свете людей и как много
едят они рыбы, мяса, овощей.
В тихое время, когда покупателей не
было, купец иногда обращался к Илье, понуро стоявшему у
двери...
Дни тянулись один за другим, как длинные, серые нити, разматываясь с какого-то невидимого клубка, и мальчику стало казаться, что конца не
будет этим дням, всю жизнь он простоит у
дверей, слушая базарный шум.
Войдя наверх, Илья остановился у
двери большой комнаты, среди неё, под тяжёлой лампой, опускавшейся с потолка, стоял круглый стол с огромным самоваром на нём. Вокруг стола сидел хозяин с женой и дочерями, — все три девочки
были на голову ниже одна другой, волосы у всех рыжие, и белая кожа на их длинных лицах
была густо усеяна веснушками. Когда Илья вошёл, они плотно придвинулись одна к другой и со страхом уставились на него тремя парами голубых глаз.
Комната женщины
была узкая, длинная, а потолок её действительно имел форму крышки гроба. Около
двери помещалась печка-голландка, у стены, опираясь в печку спинкой, стояла широкая кровать, против кровати — стол и два стула по бокам его. Ещё один стул стоял у окна, — оно
было тёмным пятном на серой стене. Здесь шум и вой ветра
были слышнее. Илья сел на стул у окна, оглядел стены и, заметив маленький образок в углу, спросил...
Илья поднялся со стула, обернулся к
двери: пред ним стояла высокая, стройная женщина и смотрела в лицо ему спокойными голубыми глазами. Запах духов струился от её платья, щёки у неё
были свежие, румяные, а на голове возвышалась, увеличивая её рост, причёска из тёмных волос, похожая на корону.
Лунёв оглянулся: в лавке
было тихо и пусто, а за
дверью, на улице, валил густой снег.
У лавки менялы собралась большая толпа, в ней сновали полицейские, озабоченно покрикивая, тут же
был и тот, бородатый, с которым разговаривал Илья. Он стоял у
двери, не пуская людей в лавку, смотрел на всех испуганными глазами и всё гладил рукой свою левую щёку, теперь ещё более красную, чем правая. Илья встал на виду у него и прислушивался к говору толпы. Рядом с ним стоял высокий чернобородый купец со строгим лицом и, нахмурив брови, слушал оживлённый рассказ седенького старичка в лисьей шубе.
— Водку
пить буду, — качнув головой, сказал Яков. Маша взглянула на него и, опустив голову, отошла к
двери. Оттуда раздался её укоризненный, печальный голос...
Они смотрели друг на друга в упор, и Лунёв почувствовал, что в груди у него что-то растёт — тяжёлое, страшное. Быстро повернувшись к
двери, он вышел вон и на улице, охваченный холодным ветром, почувствовал, что тело его всё в поту. Через полчаса он
был у Олимпиады. Она сама отперла ему
дверь, увидав из окна, что он подъехал к дому, и встретила его с радостью матери. Лицо у неё
было бледное, а глаза увеличились и смотрели беспокойно.
— Эй вы! Погодите орать… Если я ему в морду дал, от этого он не издохнет, а меня за это судить
будут. Значит, вам нечего лезть не в своё дело… Не напирайте на
дверь, я отопру сейчас…
Утром, когда Илья
пил чай в своей комнате, она в переднике, с засученными по локоть рукавами, порхала по кухне и, заглядывая в
дверь к нему, оживлённо говорила...
Он поздно пришёл домой и, в раздумье стоя пред
дверью, стеснялся позвонить. В окнах не
было огня, — значит, хозяева спали. Ему
было совестно беспокоить Татьяну Власьевну: она всегда сама отпирала
дверь… Но всё же нужно войти в дом. Лунёв тихонько дёрнул ручку звонка. Почти тотчас
дверь отворилась, и пред Ильёй встала тоненькая фигурка хозяйки, одетая в белое.
Покупателей
было немного, и Лунёв, сидя у
двери на стуле, грелся в лучах весеннего солнца и отдыхал, ни о чём не думая, ничего не желая.
— Эх! — с удовольствием воскликнул Яков, когда Лунёв подошёл к буфету, и тотчас беспокойно оглянулся на
дверь сзади себя. Лоб у него
был мокр от пота, щёки жёлтые, с красными пятнами на них. Он схватил руку Ильи и тряс её, кашляя сухим кашлем.
— Мальчик при магазине должен
быть ловок и услужлив. Его не за то кормят хлебом, что он сидит целый день у
двери и чистит себе пальцем в носу. А когда говорит хозяйка, он должен слушать внимательно и не смотреть букой…
Илья опустился на табурет. Гаврик, стоя у
двери, смотрел на него и, должно
быть,
был очень доволен поведением сестры, — лицо у него
было важное, победоносное.
Автономова перевела глаза на него, потом снова на Илью и, не сказав ни слова, уставилась в книгу. Терентий сконфузился и стал одёргивать рубашку. С минуту в магазине все молчали, —
был слышен только шелест листов книги да шорох — это Терентий тёрся горбом о косяк
двери…
Почти каждую минуту вдали на площадь ложилась тень, ползла по камням, лезла на деревья, и такая она
была тяжёлая, что ветви деревьев качались под нею; потом она окутывала церковь от подножия до креста, переваливалась через неё и без шума двигалась дальше на здание суда, на людей у
двери его…
Лунёв стоял рядом с
дверью, и нужно
было идти мимо него. Он всё смеялся. Ему приятно
было видеть, что эти люди боятся его; он замечал, что гостям не жалко Автономовых, что они с удовольствием стали бы всю ночь слушать его издевательства, если б не боялись его.
Неточные совпадения
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да
есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к
двери, но в это время
дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Купцы. Ей-ей! А попробуй прекословить, наведет к тебе в дом целый полк на постой. А если что, велит запереть
двери. «Я тебя, — говорит, — не
буду, — говорит, — подвергать телесному наказанию или пыткой пытать — это, говорит, запрещено законом, а вот ты у меня, любезный,
поешь селедки!»
«Скажи, служивый, рано ли // Начальник просыпается?» // — Не знаю. Ты иди! // Нам говорить не велено! — // (Дала ему двугривенный). // На то у губернатора // Особый
есть швейцар. — // «А где он? как назвать его?» // — Макаром Федосеичем… // На лестницу поди! — // Пошла, да
двери заперты. // Присела я, задумалась, // Уж начало светать. // Пришел фонарщик с лестницей, // Два тусклые фонарика // На площади задул.
Вскочила, испугалась я: // В
дверях стоял в халатике // Плешивый человек. // Скоренько я целковенький // Макару Федосеичу // С поклоном подала: // «Такая
есть великая // Нужда до губернатора, // Хоть умереть — дойти!»
Что шаг, то натыкалися // Крестьяне на диковину: // Особая и странная // Работа всюду шла. // Один дворовый мучился // У
двери: ручки медные // Отвинчивал; другой // Нес изразцы какие-то. // «Наковырял, Егорушка?» — // Окликнули с пруда. // В саду ребята яблоню // Качали. — Мало, дяденька! // Теперь они осталися // Уж только наверху, // А
было их до пропасти!