У ног Ильи широкая пасть оврага была наполнена
густой тьмой, и овраг был — как река, в которой безмолвно текли волны чёрного воздуха.
Это подействовало на всех так, как будто что-то оглушительно треснуло или огонь в комнате погас и всех сразу охватила
густая тьма, — и люди замерли в этой тьме, кто как стоял. Открытые рты, с кусками пищи в них, были как гнойные раны на испуганных, недоумевающих лицах этих людей.
Неточные совпадения
Деревню было не видно в
густой, чёрной
тьме леса, но ему казалось, что он видит её, со всеми избами и людьми, со старой ветлой у колодца, среди улицы.
— С ружьём-то? — горячо воскликнул Илья. — Да я, когда большой вырасту, я зверей не побоюся!.. Я их руками душить стану!.. Я и теперь уж никого не боюсь! Здесь — житьё тугое! Я хоть и маленький, а вижу! Здесь больнее дерутся, чем в деревне! Кузнец как треснет по башке, так там аж
гудит весь день после
того!..
— Я
те говорю — погляди как следует!.. — рявкнул хозяин
густым басом.
Илья вздохнул, вслушиваясь в грустные слова. В
густом шуме трактира они блестели, как маленькие звёзды в небе среди облаков. Облака плывут быстро, и звёзды
то вспыхивают,
то исчезают…
Густая, почти чёрная
тьма наполняла двор, неба не было видно.
Девушка протянула Илье руку, и широкий рукав её белой кофточки поднялся почти до плеча. Илья пожал горячую ручку почтительно, бережливо, глядя на подругу Павла с
той радостью, с какой в
густом лесу, средь бурелома и болотных кочек, встречаешь стройную берёзку. И, когда она посторонилась, чтобы пропустить его в дверь, он тоже отступил в сторону и уважительно сказал...
Илья смотрел вслед ему, пока
тот не исчез в
густом рое хлопьев снега.
И, как незадолго перед
тем летучая мышь носилась в сумраке, — в душе Ильи быстро замелькали тёмные мысли и воспоминания: они являлись и исчезали без ответа, и всё
гуще становилась
тьма в душе.
Он прыгнул вперёд и побежал изо всей силы, отталкиваясь ногами от камней. Воздух свистел в его ушах, он задыхался, махал руками, бросая своё тело всё дальше вперёд, во
тьму. Сзади него тяжело топали полицейские, тонкий, тревожный свист резал воздух, и
густой голос ревел...
Был конец ноября. Днем на мерзлую землю выпал сухой мелкий снег, и теперь было слышно, как он скрипит под ногами уходившего сына. К стеклам окна неподвижно прислонилась
густая тьма, враждебно подстерегая что-то. Мать, упираясь руками в лавку, сидела и, глядя на дверь, ждала…
В солнечные дни тусклый блеск угля в пазах испещряет дом чёрными гримасами, в дожди по гладким брёвнам обильно текут ржавые, рыжие слёзы. Окна нижнего этажа наглухо забиты досками, сквозь щели угрюмо сверкают радужные стёкла, за стёклами —
густая тьма, и в ней живёт Собачья Матка.
В домах боялись зажигать огни,
густая тьма заливала улицы, и в этой тьме, точно рыба в глубине реки, безмолвно мелькала женщина, с головой закутанная в черный плащ.
Охваченные
густою тьмой со всех сторон, люди на фоне леса казались маленькими, как дети, они как бы тоже горели, облитые пламенем костра, взмахивали руками и пели свою песню громко, сильно.
Неточные совпадения
При среднем росте, она была полна, бела и румяна; имела большие серые глаза навыкате, не
то бесстыжие, не
то застенчивые, пухлые вишневые губы,
густые, хорошо очерченные брови, темно-русую косу до пят и ходила по улице «серой утицей».
Толпе этот ответ не понравился, да и вообще она ожидала не
того. Ей казалось, что Грустилов, как только приведут к нему Линкина, разорвет его пополам — и дело с концом. А он вместо
того разговаривает! Поэтому, едва градоначальник разинул рот, чтоб предложить второй вопросный пункт, как толпа
загудела:
И вот в
то самое время, когда совершилась эта бессознательная кровавая драма, вдали, по дороге, вдруг поднялось
густое облако пыли.
На улице царили голодные псы, но и
те не лаяли, а в величайшем порядке предавались изнеженности и распущенности нравов;
густой мрак окутывал улицы и дома; и только в одной из комнат градоначальнической квартиры мерцал далеко за полночь зловещий свет.
Непогода к вечеру разошлась еще хуже, крупа так больно стегала всю вымокшую, трясущую ушами и головой лошадь, что она шла боком; но Левину под башлыком было хорошо, и он весело поглядывал вокруг себя
то на мутные ручьи, бежавшие по колеям,
то на нависшие на каждом оголенном сучке капли,
то на белизну пятна нерастаявшей крупы на досках моста,
то на сочный, еще мясистый лист вяза, который обвалился
густым слоем вокруг раздетого дерева.