Старик мигнул ему левым глазом и усмехнулся. Веки у него
были красные, без ресниц, а во рту торчали жёлтые, острые косточки.
Неточные совпадения
— Да-а, повалил! Теперь, слава те господи, потеплеет! — с удовольствием ответил полицейский. Лицо у него
было большое,
красное, бородатое.
У лавки менялы собралась большая толпа, в ней сновали полицейские, озабоченно покрикивая, тут же
был и тот, бородатый, с которым разговаривал Илья. Он стоял у двери, не пуская людей в лавку, смотрел на всех испуганными глазами и всё гладил рукой свою левую щёку, теперь ещё более
красную, чем правая. Илья встал на виду у него и прислушивался к говору толпы. Рядом с ним стоял высокий чернобородый купец со строгим лицом и, нахмурив брови, слушал оживлённый рассказ седенького старичка в лисьей шубе.
На другой день Илья нашёл себе квартиру — маленькую комнату рядом с кухней. Её сдавала какая-то барышня в
красной кофточке; лицо у неё
было розовое, с остреньким птичьим носиком, ротик крошечный, над узким лбом красиво вились чёрные волосы, и она часто взбивала их быстрым жестом маленькой и тонкой руки.
На первой из них стоял ребёнок, поддерживаемый матерью, и
было подписано
красными буквами: «Первые шаги».
— Кого это он резать собрался? — спросил Гаврик, подходя к прилавку. Руки у него
были заложены за спину, голова поднята вверх и шероховатое лицо
покраснело.
— Эх! — с удовольствием воскликнул Яков, когда Лунёв подошёл к буфету, и тотчас беспокойно оглянулся на дверь сзади себя. Лоб у него
был мокр от пота, щёки жёлтые, с
красными пятнами на них. Он схватил руку Ильи и тряс её, кашляя сухим кашлем.
Лунёв молча кивнул головой и
покраснел: ему
было стыдно сказать, что он не понимает.
Вместо Гаврика ему ставила самовар и носила обед кухарка домохозяина, женщина угрюмая, худая, с
красным лицом. Глаза у неё
были бесцветные, неподвижные. Иногда, взглянув на нее, Лунёв ощущал где-то в глубине души возмущение...
Двое присяжных — Додонов и его сосед, рыжий, бритый человек, — наклонив друг к другу головы, беззвучно шевелили губами, а глаза их, рассматривая девушку, улыбались. Петруха Филимонов подался всем телом вперёд, лицо у него ещё более
покраснело, усы шевелились. Ещё некоторые из присяжных смотрели на Веру, и все — с особенным вниманием, — оно
было понятно Лунёву и противно ему.
Отец объяснял очень многословно и долго, но в памяти Клима осталось только одно: есть желтые цветы и
есть красные, он, Клим, красный цветок; желтые цветы — скучные.
— Ты очень хорошо знаешь, — заметил Штольц, — иначе бы не от чего
было краснеть. Послушай, Илья, если тут предостережение может что-нибудь сделать, то я всей дружбой нашей прошу, будь осторожен…
Она была очень ярко убрана: стены в ней, или, по-морскому, переборки, и двери
были красного дерева, пол, или палуба, устлана ковром; на окнах красные и зеленые драпри.
Неточные совпадения
Городничий. А, черт возьми, славно
быть генералом! Кавалерию повесят тебе через плечо. А какую кавалерию лучше, Анна Андреевна,
красную или голубую?
Городничий. Э? вишь, чего захотела! хорошо и
красную. Ведь почему хочется
быть генералом?
Поспел горох! Накинулись, // Как саранча на полосу: // Горох, что девку
красную, // Кто ни пройдет — щипнет! // Теперь горох у всякого — // У старого, у малого, // Рассыпался горох // На семьдесят дорог!
Горазд он
был балясничать, // Носил рубаху
красную, // Поддевочку суконную, // Смазные сапоги;
Садятся два крестьянина, // Ногами упираются, // И жилятся, и тужатся, // Кряхтят — на скалке тянутся, // Суставчики трещат! // На скалке не понравилось: // «Давай теперь попробуем // Тянуться бородой!» // Когда порядком бороды // Друг дружке поубавили, // Вцепились за скулы! // Пыхтят,
краснеют, корчатся, // Мычат, визжат, а тянутся! // «Да
будет вам, проклятые! // Не разольешь водой!»