В комнате было темно; фельдшер толкнулся в дверь — заперта; тогда,
зажигая спичку за спичкой, он бросился назад в сени, оттуда в кухню, из кухни в маленькую комнату, где все стены были увешаны юбками и платьями и пахло васильками и укропом, и в углу около печи стояла чья-то кровать с целою горою подушек; тут, должно быть, жила старуха, Любкина мать; отсюда прошел он в другую комнату, тоже маленькую, и здесь увидел Любку.
Старик, ворча и высоко поднимая ноги, — это он от болезни, — ходит вокруг тарантаса и лошадей и отвязывает, где только можно, веревочки и ремешки, чтобы связать ими сломанную оглоблю, потом он,
зажигая спичку за спичкой, ползает на брюхе по дороге и ищет постромку.
— Вы спите? Вы спите? — спрашивал торопливо и сердито доктор Старченко,
зажигая спичку за спичкой; он был весь покрыт снегом, и от него веяло холодом. — Вы спите? Вставайте, поедем к фон Тауницу. Он прислал за вами своих лошадей. Поедемте, там, по крайней мере, поужинаете, уснете по-человечески. Видите, я сам за вами приехал. Лошади прекрасные, мы в двадцать минут докатим.
Она прерывисто дышала и дрожала всем телом, как в лихорадке, а лицо ее, мокрое от слез, насколько я мог разглядеть,
зажигая спичку за спичкой, было уж не прежнее умное, покорное и усталое лицо, а какое-то другое, которое я до сих пор никак не могу понять.
Неточные совпадения
Комната наполнилась шумом отодвигаемых стульев, в углу вспыхнул огонек
спички, осветив кисть руки с длинными пальцами, испуганной курицей заклохтала какая-то барышня, — Самгину было приятно смятение, вызванное его словами. Когда он не спеша, готовясь рассказать страшное, обошел сад и двор, — из флигеля шумно выбегали ученики Спивак; она, стоя у стола, звенела абажуром,
зажигая лампу,
за столом сидел старик Радеев, барабаня пальцами, покачивая головой.
Самгин почувствовал, что он теряет сознание, встал, упираясь руками в стену, шагнул, ударился обо что-то гулкое, как пустой шкаф. Белые облака колебались пред глазами, и глазам было больно, как будто горячая пыль набилась в них. Он
зажег спичку, увидел дверь, погасил огонек и, вытолкнув себя
за дверь, едва удержался на ногах, — все вокруг колебалось, шумело, и ноги были мягкие, точно у пьяного.
Он курил папироску
за папироской.
Зажигая спичку, он освещал себя. Он был бледен и казался взволнованным или озлобленным.
Матвей достал
спичку,
зажег рожок и опять принялся
за книгу. Однако, догадавшись, что Падди на этом не кончит, он тотчас оглянулся. Падди стоял сзади и уже вытянул рот, чтобы дунуть на огонь из-за плеча Матвея.
Схватили его через час, когда он, сидя на корточках
за углом сарая и
зажигая одну
за другою тухнущие
спички, совершал покушение на поджог.