Неточные совпадения
Он был владельцем канатного завода, имел в городе
у пристаней лавочку. В этой лавочке, до потолка заваленной канатом, веревкой, пенькой и паклей,
у него была маленькая каморка со стеклянной скрипучей дверью. В каморке
стоял большой, старый, уродливый стол, перед ним — глубокое кресло, и в нем Маякин сидел целыми днями, попивая чай, читая «Московские ведомости». Среди купечества он пользовался уважением, славой «мозгового» человека и очень любил ставить на вид древность своей породы, говоря сиплым голосом...
У Фомы больно сжалось сердце, и через несколько часов, стиснув зубы, бледный и угрюмый, он
стоял на галерее парохода, отходившего от
пристани, и, вцепившись руками в перила, неподвижно, не мигая глазами, смотрел в лицо своей милой, уплывавшее от него вдаль вместе с
пристанью и с берегом.
У борта
пристани, втиснувшись между двух грузных женщин,
стоял Яков Маякин и с ехидной вежливостью помахивал в воздухе картузом, подняв кверху иконописное лицо. Бородка
у него вздрагивала, лысина блестела, и глазки сверлили Фому, как буравчики...
Безотчетно, или, может быть, только с одним желанием избежать встреч на улицах, она бросилась через сад к берегу Нила, где
стояла у пристани барка Зенона.
Неточные совпадения
— Вот мы и
у пристани! Если вам жарко — лишнее можно снять, — говорил он, бесцеремонно сбрасывая с плеч сюртук. Без сюртука он стал еще более толстым и более остро засверкала бриллиантовая запонка в мягкой рубашке. Сорвал он и галстук, небрежно бросил его на подзеркальник, где
стояла ваза с цветами. Обмахивая платком лицо, высунулся в открытое окно и удовлетворенно сказал:
От тяжести акулы и от усилий ее освободиться железный крюк начал понемногу разгибаться, веревка затрещала. Еще одно усилие со стороны акулы — веревка не выдержала бы, и акула унесла бы в море крюк, часть веревки и растерзанную челюсть. «Держи! держи! ташши скорее!» — раздавалось между тем
у нас над головой. «Нет,
постой ташшить! — кричали другие, — оборвется; давай конец!» (Конец — веревка, которую бросают с судна шлюпкам, когда
пристают и в других подобных случаях.)
В другой раз к этому же консулу
пристал губернатор, зачем он снаряжает судно, да еще, кажется, с опиумом, в какой-то шестой порт, чуть ли не в самый Пекин, когда открыто только пять? «А зачем, — возразил тот опять, —
у острова Чусана, который не открыт для европейцев, давно
стоят английские корабли? Выгоните их, и я не пошлю судно в Пекин». Губернатор знал, конечно, зачем
стоят английские корабли
у Чусана, и не выгнал их. Так судно американское и пошло, куда хотело.
Мы проехали
у подножия двух или трех утесов и
пристали к песчаной отлогости, на которой
стоял видный, красивый мужчина и показывал нам рукой, где лучше
пристать.
«А вы куда изволите: однако в город?» — спросил он. «Да, в Якутск. Есть ли перевозчики и лодки?» — «Как не быть! Куда девается? Вот перевозчики!» — сказал он, указывая на толпу якутов, которые
стояли поодаль. «А лодки?» — спросил я, обращаясь к ним. «Якуты не слышат по-русски», — перебил смотритель и спросил их по-якутски. Те зашевелились, некоторые пошли к берегу, и я за ними.
У пристани стояли четыре лодки. От юрты до Якутска считается девять верст: пять водой и четыре берегом.