Неточные совпадения
В то время ему было сорок три года; высокий, широкоплечий, он говорил густым басом, как протодьякон; большие
глаза его смотрели из-под
темных бровей смело и умно; в загорелом лице, обросшем густой черной бородой, и во всей его мощной фигуре было много русской, здоровой и грубой красоты; от его плавных движений и неторопливой походки веяло сознанием силы. Женщинам он нравился и не избегал их.
Улыбка редко являлась на овальном, строго правильном лице его жены, — всегда она думала о чем-то, и в голубых ее
глазах, холодно спокойных, порой сверкало что-то
темное, нелюдимое.
Игнат молчал, пристально глядя на лицо жены, утонувшее в белой подушке, по которой, как мертвые змеи, раскинулись
темные пряди волос. Желтое, безжизненное, с черными пятнами вокруг огромных, широко раскрытых
глаз — оно было чужое ему. И взгляд этих страшных
глаз, неподвижно устремленный куда-то вдаль, сквозь стену, — тоже был незнаком Игнату. Сердце его, стиснутое тяжелым предчувствием, замедлило радостное биение.
В густой,
темной бороде Игната смерть жены посеяла много седин, но в блеске его
глаз явилось нечто новое — мягкое и ласковое.
Все они были одинаково благочестивы, безличны и подчинены Антонине Ивановне, хозяйке дома, женщине высокой, худой, с
темным лицом и строгими серыми
глазами, — они блестели властно и умно.
— Сожгу все! — ревел он, дико уставившись
глазами куда-нибудь в
темный угол комнаты. — Истреблю! Порохом взорву!
Опасность быть застигнутым на месте преступления не пугала, а лишь возбуждала его —
глаза у него
темнели, он стискивал зубы, лицо его становилось гордым и злым.
Сидя где-нибудь в
темном уголке сада или лежа в постели, он уже вызывал пред собой образы сказочных царевен, — они являлись в образе Любы и других знакомых барышень, бесшумно плавали перед ним в вечернем сумраке и смотрели в
глаза его загадочными взорами.
Он замечал, что каждый раз, когда она смотрела на него, —
глаза ее
темнели, а верхняя губа вздрагивала и чуть-чуть приподнималась кверху, обнажая крошечные белые зубы.
Лицо было
темное, неподвижное, и широко открытые
глаза на нем не выражали ничего: ни боли, ни страха, ни радости…
Но ему было не легче и наедине с ней. Встречая его ласковой улыбкой, она усаживалась с ним в одном из уютных уголков гостиной и обыкновенно начинала разговор с того, что, изгибаясь кошкой, заглядывала ему в
глаза темным взглядом, в котором вспыхивало что-то жадное.
— Я? Я знаю! — уверенно сказал Щуров, качнув головой, и
глаза его
потемнели. — Я сам тоже предстану пред господом… не налегке… Понесу с собой ношу тяжелую пред святое лицо его… Я сам тоже тешил дьявола… только я в милость господню верую, а Яшка не верит ни в чох, ни в сон, ни в птичий грай… Яшка в бога не верит… это я знаю! И за то, что не верит, — на земле еще будет наказан!
— Какая теперь у вас работа? — качая головой, говорил старик, и
глаза его все играли, то
темнея, то снова проясняясь.
Его схватили сзади за талию и плечи, схватили за руку и гнут ее, ломают, кто-то давит ему пальцы на ноге, но он ничего не видал, следя налитыми кровью
глазами за
темной и тяжелой массой, стонавшей, извиваясь под его рукой…
Глаза старика блестели раздраженно и злобно, губы презрительно кривились, и морщины
темного лица вздрагивали.
Это тайное, скрытое в женщине, привлекало его к ней чувством боязливого любопытства, напряженного интереса к спокойной и холодной душе ее,
темной, как ее
глаза.
Она крепко поцеловала его в губы, причем
глаза ее стали еще
темнее.
Ночами, оставаясь один на один с собой, он, крепко закрыв
глаза, представлял себе
темную толпу людей, страшную огромностью своей.
Порою, останавливаясь перед зеркалом, она с грустью рассматривала полное, свежее лицо с
темными кругами около
глаз, и ей становилось жаль себя: жизнь обходит, забывает ее в стороне где-то.
Яков Тарасович, маленький, сморщенный и костлявый, с черными обломками зубов во рту, лысый и
темный, как будто опаленный жаром жизни, прокоптевший в нем, весь трепетал в пылком возбуждении, осыпая дребезжащими, презрительными словами свою дочь — молодую, рослую и полную. Она смотрела на него виноватыми
глазами, смущенно улыбалась, и в сердце ее росло уважение к живому и стойкому в своих желаниях старику…
Потом ей не понравились
темные круги под
глазами, и она стала тщательно осыпать их пудрой, не переставая думать о несчастии быть женщиной и упрекая себя за безволие.
Любовь побледнела и с испугом взглянула на Смолина. Он сидел спокойно, рассматривая старинную солонку-ковчежец, украшенную эмалью, крутил усы и как будто не слыхал слов старика… Но его
глаза потемнели, и губы были сложены как-то очень плотно, отчего бритый подбородок упрямо выдался вперед.
У Ежова на диване сидел лохматый человек в блузе, в серых штанах. Лицо у него было
темное, точно копченое,
глаза неподвижные и сердитые, над толстыми губами торчали щетинистые солдатские усы. Сидел он на диване с ногами, обняв их большущими ручищами и положив на колени подбородок. Ежов уселся боком в кресле, перекинув ноги через его ручку. Среди книг и бумаг на столе стояла бутылка водки, в комнате пахло соленой рыбой.
— Оказалось, по розыску моему, что слово это значит обожание, любовь, высокую любовь к делу и порядку жизни. «Так! — подумал я, — так! Значит — культурный человек тот будет, который любит дело и порядок… который вообще — жизнь любит — устраивать, жить любит, цену себе и жизнь знает… Хорошо!» — Яков Тарасович вздрогнул; морщины разошлись по лицу его лучами от улыбающихся
глаз к губам, и вся его лысая голова стала похожа на какую-то
темную звезду.
Толпа людей, стоявших против него, колыхнулась, как кусты под ветром. Раздался тревожный шепот. Лицо Фомы
потемнело,
глаза стали круглыми…
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Вот хорошо! а у меня
глаза разве не
темные? самые
темные. Какой вздор говорит! Как же не
темные, когда я и гадаю про себя всегда на трефовую даму?
Марья Антоновна. Нейдет, я что угодно даю, нейдет: для этого нужно, чтоб
глаза были совсем
темные.
Действительно, это был он. Среди рдеющего кругом хвороста
темная, полудикая фигура его казалась просветлевшею. Людям виделся не тот нечистоплотный, блуждающий мутными
глазами Архипушко, каким его обыкновенно видали, не Архипушко, преданный предсмертным корчам и, подобно всякому другому смертному, бессильно борющийся против неизбежной гибели, а словно какой-то энтузиаст, изнемогающий под бременем переполнившего его восторга.
Усталый и вместе страстный взгляд этих окруженных
темным кругом
глаз поражал своею совершенною искренностью.
Вскоре приехал князь Калужский и Лиза Меркалова со Стремовым. Лиза Меркалова была худая брюнетка с восточным ленивым типом лица и прелестными, неизъяснимыми, как все говорили,
глазами. Характер ее
темного туалета (Анна тотчас же заметила и оценила это) был совершенно соответствующий ее красоте. Насколько Сафо была крута и подбориста, настолько Лиза была мягка и распущенна.