Неточные совпадения
Метель! Метель!.. И как это вдруг. Как неожиданно!!. А до того времени стояла прекрасная погода. В полдень слегка морозило; солнце, ослепительно сверкая по снегу и заставляя всех щуриться, прибавляло к веселости и пестроте уличного петербургского населения, праздновавшего пятый день Масленицы.
Так продолжалось почти до трех часов, до начала сумерек, и вдруг налетела туча, поднялся ветер, и снег повалил с
такою густотою,
что в первые минуты ничего нельзя было разобрать на улице.
Под куполом воздух
так уже сгущался,
что трудно было различать очертание верхних окон; затемненные снаружи пасмурным небом, залепленные наполовину снегом, они проглядывали вовнутрь, как сквозь кисель, сообщая настолько свету, чтобы нижней части цирка придать еще больше сумрака.
— Фрау Браун, — торопливо заговорил режиссер, бросая снова испытующий взгляд на клоуна Эдвардса, — господин директор недоволен сегодня вами — или, все равно, вашей дочерью; — очень недоволен!.. Ваша дочь сегодня три раза упала и третий раз
так неловко,
что перепугала публику!
— А, па-па-ли-па! Надо больше репетировать, вот
что! Дело в том,
что так невозможно; получая за вашу дочь сто двадцать рублей в месяц жалованья…
Отрезав
таким образом, режиссер повернулся к ней спиною. Но прежде
чем подойти к Эдвардсу, он снова обвел его испытующим взглядом.
Когда он был здоров, его постоянно можно было видеть с каким-нибудь ребенком из труппы; за неимением
такого, он возился с собакой, обезьяной, птицей и т. д.; привязанность его рождалась всегда как-то вдруг, но чрезвычайно сильно. Он всегда отдавался ей тем упорнее,
чем делался молчаливее с товарищами, начинал избегать с ними встреч и становился все более и более сумрачным.
Так продолжалось несколько дней, после
чего наступала самая болезнь; тогда ничего уже не помогало: он все тогда забывал; забывал свои привязанности, забывал самый цирк, который, с его освещенной ареной и хлопающей публикой, заключал в себе все интересы его жизни.
— Кстати, вы что-то хотели сказать мне о гуттаперчевом мальчике, — подхватил он, очевидно, более с целью развлечь Эдвардса,
так как ему было известно,
что клоун в последнее время выражал особенную заботливость к мальчику,
что служило также знаком приближавшейся болезни, — вы говорили, он стал как будто слабее работать.
Помещение под лестницей не отличалось, правда, большим удобством: потолок срезывался углом,
так что под возвышенной его частью с трудом мог выпрямиться человек рослый; но люди живут и не в
такой тесноте; наконец, квартира даровая, нельзя быть взыскательным.
Анна (
так звали кухарку) имела в глазах швейцара то особенное преимущество,
что, во-первых, была ему уже несколько знакома; во-вторых, живя по соседству, через дом, — она в значительной степени облегчала переговоры и сокращала, следовательно, время, дорогое каждому служащему.
Новорожденный явился на свет
таким тщедушным,
таким изнуренным,
что мало даже подавал надежд прожить до следующего дня: если б не соотечественница Анны, прачка Варвара, которая, как только родился ребенок, поспешила поднять его на руки и трясла его до тех пор, пока он не крикнул и не заплакал, — новорожденный действительно мог бы оправдать предсказанье.
К этому надо прибавить,
что воздух под лестницей не имел в самом деле настолько целебных свойств, чтобы в один день восстановить силы ребенка и развить его легкие до
такой уже степени,
что крик его мог кого-нибудь обеспокоить.
Так как портной пропадал по нескольку дней сряду, деньги все пропивались и не на
что было купить хлеба, Анна, для прокормления себя и ребенка, ходила на поденную работу. На это время поручала она мальчика старушке, жившей в одном с нею доме; летом старуха продавала яблоки, зимою торговала на Сенной вареным картофелем, тщательно прикрывая чугунный горшок тряпкой и усаживаясь на нем с большим удобством, когда на дворе было слишком холодно. Она всюду таскала Петю, который полюбил ее и называл бабушкой.
Прачке было жаль Пети; Карл Богданович очень уж что-то сильно нажимал и тискал; но, с другой стороны, она боялась вступиться,
так как сама привела мальчика и акробат обещал взять его на воспитанье в случае, когда он окажется пригодным. Стоя перед мальчиком, она торопливо утирала ему слезы, уговаривая не бояться, убеждая,
что Карл Богданович ничего худого не сделает, — только посмотрит!..
Все эти впечатления были
так сильны,
что ночью он несколько раз вскрикивал и просыпался: но, не слыша подле себя ничего, кроме густого храпенья своего хозяина, — он снова засыпал.
Неудача или ушиб составляли, впрочем, половину горя; другая половина, более веская, заключалась в тузах, которыми всякий раз наделял его Беккер, забывавший,
что упражнениями
такого рода он скорее мог содействовать к развитию собственных мускулов, которые и без того были у него в надежном порядке.
Достижение
таких результатов сопровождалось часто
таким раздирающим детским визгом,
такими криками,
что товарищи Беккера врывались в его комнату и отнимали из рук его мальчика.
Начиналась брань и ссора, после
чего Пете приходилось иногда еще хуже. Иногда, впрочем,
такое постороннее вмешательство оканчивалось более миролюбивым образом.
В пример приводился часто акробат Ризлей, который
так напугал собственных детей перед представлением,
что, когда пришлось подбросить их ногами на воздух, — дети раза два перекувырнулись в пространстве, да тут же прямехонько и шлепнулись на пол.
— Бросились подымать, — подхватывал Эдвардс, делая выразительные жесты, — подняли, глядь: оба fertig! Готовы! у обоих дух вон! Дурак Ризлей потом застрелился с горя, — да
что ж из этого? Детей своих все-таки не воскресил: fertig! fertig!!.
В среду, на Масленице, в игральной комнате было особенно весело. Ее наполняли восторженные детские крики. Мудреного нет; вот
что было здесь между прочим сказано: «Деточки, вы с самого начала Масленицы были послушны и милы; сегодня у нас среда, если вы будете
так продолжать, вас в пятницу вечером возьмут в цирк!»
Не успела она проговорить свое обещанье, как дети, слушавшие сначала очень внимательно, бросились со всех ног осаждать ее; кто цеплялся за ее платье, кто усиливался влезть на ее колена, кто успел обхватить ее шею и осыпал лицо поцелуями; осада сопровождалась
такими шумными овациями,
такими криками радости,
что мисс Бликс вошла в одну дверь, в другую вбежала молодая швейцарка, приглашенная в дом как учительница музыки для старшей дочери; за ними показалась кормилица, державшая новорожденного, укутанного в одеяло с ниспадавшими до полу кружевными обшивками.
В этом порыве детской веселости всех больше удивил Паф — пятилетний мальчик, единственная мужская отрасль фамилии Листомировых; мальчик был всегда
таким тяжелым и апатическим, но тут, под впечатлением рассказов и того,
что его ожидало в цирке, — он вдруг бросился на четвереньки, поднял левую ногу и, страшно закручивая язык на щеку, поглядывая на присутствующих своими киргизскими глазками, принялся изображать клоуна.
Эта Верочка была во всех отношениях прелестная девочка; тоненькая, нежная и вместе с тем свежая, как только
что снесенное яичко, с голубыми жилками на висках и шее, с легким румянцем на щеках и большими серо-голубыми глазами, смотревшими из-под длинных ресниц как-то всегда прямо, не по летам внимательно; но лучшим украшением Верочки были ее волосы пепельного цвета, мягкие, как тончайший шелк, и
такие густые,
что мисс Бликс долго билась по утрам, прежде
чем могла привести их в должный порядок.
В четверг, на Масленице, тетя Соня вошла в игральную комнату. Она объявила,
что,
так как дети были умны, она, проездом в город, желает купить им игрушек.
За четверть часа до завтрака тетя Соня вошла в «маленькую» столовую,
так называемую для отличия ее от большой, где давались иногда званые обеды. Ей сказали,
что граф и графиня уже прошли туда из своих уборных.
— Отчего же? — весело возразила тетя, усаживаясь подле самовара, — я смотрела афишку: сегодня не будет выстрелов, ничего
такого,
что бы могло испугать детей, — наши детки были, право,
так милы… Нельзя же их не побаловать! К тому же удовольствие это было им обещано.
Он вообще не любил терять праздных слов. Он принадлежал скорее к числу лиц думающих, мыслящих, — хотя, надо сказать, трудно было сделать заключение о точном характере его мыслей,
так как он больше ограничивался намеками на различные идеи,
чем на их развитие. При малейшем противоречии граф чаще всего останавливался даже на полумысли и как бы говорил самому себе: «Не ст́оит!» Он обыкновенно отходил в сторону, нервно пощипывая жиденькие усы и погружаясь в грустную задумчивость.
Граф редко высказывался даже в тех случаях, когда дело касалось важных принципов и убеждений, всосанных,
так сказать, с молоком. Не допуская, например, возможности быть за обедом иначе, как во фраке и белом галстуке, даже когда оставался вдвоем с женою, — и находя это необходимым потому,
что это… это всегда поддерживает — именно поддерживает… — но
что поддерживает, — это граф никогда не досказывал.
С окончанием завтрака мисс Бликс сочла своею обязанностью заявить графине,
что никогда еще не видала она, чтобы дети вели себя
так примерно, как в эти последние дни. Графиня возразила,
что она уже слышала об этом от сестры и потому распорядилась, приказав взять к вечеру ложу в цирке.
Соскочив со стула, она принялась обнимать графиню с
такою силой,
что на секунду совершенно заслонила ее лицо своими пушистыми волосами;
таким же порядком подбежала она к отцу, который тотчас же выпрямился и из предосторожности поспешил отвести левую руку, державшую мундштук с пахитоской.
«Парфорсное упражнение на неоседланной лошади. Исполнит девица…» Тетя,
что такое парфорсное?
— Ну, хорошо, хорошо… Теперь все слушайте; дальше вот
что: «Эквилибристические упражнения на воздушной трапеции…» Это, тетя,
что же
такое: трапеция?.. Как это будет? — спросила Верочка, отрываясь от афишки.
Верочка снова откинула назад волосы, наклонилась к афишке и прочла с особенным жаром: «Гуттаперчевый мальчик. Воздушные упражнения на конце шеста вышиною в шесть аршин!..» Нет, душечка тетя, это уж ты нам расскажешь!.. Это уж расскажешь!.. Какой же это мальчик? Он настоящий? живой?..
Что такое: гуттаперчевый?
— Вероятно, его
так называют потому,
что он очень гибкий… наконец, вы это увидите…
Первое чувство тети Сони — было опасение, чтобы погода не помешала исполнить обещания, данного детям.
Такое же чувство, вероятно, овладело и Верочкой, потому
что она мгновенно подбежала к тете и, пристально поглядывая ей в глаза, спросила...
Тетя Соня напрасно употребляла все усилия, чтобы дать мыслям детей другое направление и внести сколько-нибудь спокойствия. Зизи и Паф хотя и волновались, но еще верили;
что ж касается Верочки, — известие о том,
что метель все еще продолжается, заметно усиливало ее беспокойство. По голосу тетки, по выражению ее лица она ясно видела,
что было что-то
такое,
чего тетя не хотела высказывать.
Выйдя на середину арены, Беккер и мальчик раскланялись на все стороны, после
чего Беккер приставил правую руку к спине мальчика и перекувырнул его три раза в воздухе. Но это было,
так сказать, только вступление.
— Я это знал!.. Вы всегда
так! Всегда!! — проговорил он, передвигая бровями не то с видом раздражения, не то тоскливо. — Всегда
так! Всегда выдумают какие-то… цирк; гм!! очень нужно! Quelle id́ue!!. Какой-то там негодяй сорвался… (граф, видимо, был взволнован, потому
что никогда, по принципу, не употреблял резких, вульгарных выражений), — сорвался какой-то негодяй и упал… какое зрелище для детей!!. Гм!!. наши дети особенно
так нервны; Верочка
так впечатлительна… Она теперь целую ночь спать не будет.