— Ступай, дедушка! Ступай! — весело кричал парень. —
Батюшка говорит — можно!.. Отпустил меня… старик, говорит, хороший; можно, говорит, уважить… так и сказал… Ступай, дедушка!
Неточные совпадения
— Ты,
батюшка, и позапрошлый год то же
говорил, — сказал он отрывисто, — и тогда весна была ранняя; сдавалось по-твоему, лов будет хорош… а наловили, помнится, немного…
— Оставь,
батюшка: я с тобой не к смеху
говорю, — сказал Петр, встряхивая волосами и смело встречая отцовский взгляд, — я
говорю тебе толком: отпустишь на заработки — тебе лучше; и сам смекаешь, только что вот на своем стоишь.
— Ох, Глеб Савиныч,
батюшка, и рад бы жил, — заговорил Аким с оживлением, какого вовсе нельзя было ожидать от него, — и рад бы… Я ж
говорил тебе: нынче старыми-то людьми гнушаются…
—
Батюшка, — часто
говорила ему жена, — полно тебе умом-то раскидывать! Сам погляди: крыша набок скосилась совсем, потолок плох стал — долго ли до греха! Того и смотри, загремит, всех подавит. Полно тебе, поставь ты новую избу.
— Нет, матушка… Разве я через него?.. Так, сама не ведаю… Не
говори батюшке… Христом-богом прошу, не
говори ты ему…
— Я…
батюшка… где?.. Я не знаю, про что ты
говоришь, — пробормотал Гришка, пятясь назад и украдкою косясь на Захара.
—
Батюшка, отец ты наш, послушай-ка, что я скажу тебе, — подхватывала старушка, отодвигаясь, однако ж, в сторону и опуская руку на закраину печи, чтобы в случае надобности успешнее скрыться с глаз мужа, — послушай нас… добро затрудил себя!.. Шуточное дело, с утра до вечера маешься; что мудреного… не я одна
говорю…
— Полно, матушка! Вишь, какую радость послал тебе господь! Чем плакать-то, ступай-ка лучше скорее к
батюшке в Сосновку: он грамотку-то тебе прочитает… Ступай; я пособлю одеться, —
говорила Дуня, следуя за старушкой, которая суетилась как угорелая и отыскивала платок, между тем как платок находился на голове ее.
Хошь бы ты, право,
батюшка, вступился за них; хошь бы разочек
поговорил ему…
—
Батюшка!
Батюшка! —
говорила она, хватаясь с каким-то отчаянием за одежду старика и целуя ее. —
Батюшка, отыми ты жизнь мою! Отыми ее!.. Не знала б я ее, горемычная!.. Не знала б лучше, не ведала!..
Но, под влиянием недавней поездки в «свое место», Аннинька рассердилась. Между сестрами завязался горячий разговор, а потом произошла и размолвка. Невольно вспомнилось при этом Анниньке, как воплинский
батюшка говорил, что трудно в актерском звании «сокровище» соблюсти.
— Экая досада! — вскричал Андрей Александрыч, садясь на диван в передней горнице. — А я было к нему за делом. Как-то раз
батюшка говорил мне, что у вас и домик и надворные службы обветшали, и я обещал ему сделать поправки. А теперь хочу нанимать плотников, теплицы поправить надо, застольную, а скотный двор заново поставить. Так я было и пришел с конторщиком осмотреть, какие поправки нужно сделать у вас, чтоб заодно плотников-то рядить.
Эти уже не ходили на Пасху в приходский храм, а приезжали в «свою министерскую церковь», где их с предупредительностию провожал дежурный чиновник и подавал унесенное из канцелярии мужнино кресло; дьякон подкаждал им грациозным движением щегольски рокочущего кадила с стираксой, а
батюшка говорил: «цветите и благоухайте!»
Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Полно, братец, о свиньях — то начинать. Поговорим-ка лучше о нашем горе. (К Правдину.) Вот,
батюшка! Бог велел нам взять на свои руки девицу. Она изволит получать грамотки от дядюшек. К ней с того света дядюшки пишут. Сделай милость, мой
батюшка, потрудись, прочти всем нам вслух.
— Не к тому о сем
говорю! — объяснился
батюшка, — однако и о нижеследующем не излишне размыслить: паства у нас равнодушная, доходы малые, провизия дорогая… где пастырю-то взять, господин бригадир?
— Слушаем,
батюшка Петр Петрович! —
говорили проученные глуповцы; но про себя думали:"Господи! того гляди, опять город спалит!"
— Нужды нет, что он парадов не делает да с полками на нас не ходит, —
говорили они, — зато мы при нем,
батюшке, свет у́зрили! Теперича, вышел ты за ворота: хошь — на месте сиди; хошь — куда хошь иди! А прежде сколько одних порядков было — и не приведи бог!
— Так уж прикажите,
батюшка, принять! —
говорил мужик, кланяясь.