Неточные совпадения
Родственница
была замужем за рыбаком, который
жил на горной стороне Оки, верстах в семи или восьми от Сосновки.
— Что ж так? Секал ты его много, что ли?.. Ох, сват, не худо бы, кабы и ты тут же себя маненько, того… право слово! — сказал, посмеиваясь, рыбак. — Ну, да бог с тобой! Рассказывай, зачем спозаранку, ни свет ни заря, пожаловал, а? Чай, все худо можется, нездоровится… в людях тошно
жить… так стало тому и
быть! — довершил он, заливаясь громким смехом, причем верши его и все туловище заходили из стороны в сторону.
— Коли в тебя уродился, так хоть сто лет
проживет, толку не
будет, — проговорил рыбак, пристально взглянув на мальчика.
— Ох, Глеб Савиныч, батюшка, и рад бы
жил, — заговорил Аким с оживлением, какого вовсе нельзя
было ожидать от него, — и рад бы… Я ж говорил тебе: нынче старыми-то людьми гнушаются…
«Женится — слюбится (продолжал раздумывать старый рыбак). Давно бы и дело сладили, кабы не стройка, не новая изба… Надо, видно, дело теперь порешить. На Святой же возьму его да схожу к Кондратию: просватаем, а там и делу конец! Авось
будет тогда повеселее. Через эвто, думаю я, более и скучает он, что один, без жены,
живет: таких парней видал я не раз! Сохнут да сохнут, а женил, так и беда прошла. А все вот так-то задумываться не с чего… Шут его знает! Худеет, да и полно!.. Ума не приложу…»
Последних можно
было узнать по длинным черным шестам, сделанным наподобие контрабасных смычков, с тою разницею, однако ж, что волос заменялся здесь толстою струною из бычачьей
жилы; смычки эти болтались за спиною и торчали из-за плеч, как ружья у черкесов.
— Перестань, братец! Кого ты здесь морочишь? — продолжал Ваня, скрестив на груди руки и покачивая головою. — Сам знаешь, про что говорю. Я для эвтаго более и пришел, хотел сказать вам: господь, мол, с вами; я вам не помеха! А насчет, то
есть, злобы либо зависти какой, я ни на нее, ни на тебя никакой злобы не имею;
живите только по закону, как богом показано…
— Какой бы он там чужак ни
был — все одно: нам обделять его не след; я его не обижу! — продолжал Глеб. — Одно то, что сирота: ни отца, ни матери нету. И чужие люди, со стороны, так сирот уважают, а нам и подавно не приходится оставлять его. Снарядить надо как следует; христианским делом рассуждать надо, по совести, как следует! За что нам обижать его?
Жил он у нас как родной, как родного и отпустим; все одно как своего бы отпустили, так, примерно, и его отпустим…
Ему в голову не приходило, что это утро, так радостно улыбавшееся, западет тяжелым камнем на его сердце и вечно
будет жить в его памяти.
— Нет, батюшка! Зачем? — возразил сын, качая головою. — Зачем?.. Ну, а как кому-нибудь из братьев вынется жеребий либо Гришке, ведь они век мучиться
будут, что я за них иду!.. Господь с ними! Пущай себе
живут, ничего не ведая, дело пущай уж лучше
будет закрытое.
Лишние средства позволяют крестьянину обзавестись как следует хозяйством; он обстраивается,
живет чище, ровнее, хозяйственнее и вследствие всего этого невольным образом привязывается к дому, потому что
есть тогда к чему привязаться,
есть что беречь и о чем думать.
У меня, как
жил на фабрике под Серпуховом, у Григория Лукьянова — одних лет
был тогда с тобою, — так ситцевых рубах однех
было три, шаровары плисовые, никак, два жилета, а этих сапогов что переносил, так уж и не запомню.
— А мало что — до станового недалече: в Сосновке
живет!» Расчет Глеба основывался на том, чтобы продержать Захара вплоть до зимы, то
есть все время, как
будет продолжаться рабочая пора.
— Да, из твоего дома, — продолжал между тем старик. —
Жил я о сю пору счастливо, никакого лиха не чая,
жил, ничего такого и в мыслях у меня не
было; наказал, видно, господь за тяжкие грехи мои! И ничего худого не примечал я за ними. Бывало, твой парень Ваня придет ко мне либо Гришка — ничего за ними не видел. Верил им, словно детям своим. То-то вот наша-то стариковская слабость! Наказал меня создатель, горько наказал. Обманула меня… моя дочка, Глеб Савиныч!
Мужчины, конечно, не обратили бы на нее внимания: сидеть с понурою головою — для молодой дело обычное; но лукавые глаза баб, которые на свадьбах занимаются не столько бражничеством, сколько сплетками, верно, заметили бы признаки особенной какой-то неловкости, смущения и даже душевной тоски, обозначавшейся на лице молодки. «Глянь-кась, касатка, молодая-то невесела как: лица нетути!» — «Должно
быть, испорченная либо хворая…» — «Парень, стало, не по ндраву…» — «Хошь бы разочек глазком взглянула; с утра все так-то: сидит платочком закрывшись — сидит не смигнет, словно на белый на свет смотреть совестится…» — «И то, может статься, совестится;
жила не на миру, не в деревне с людьми
жила: кто ее ведает, какая она!..» Такого рода доводы подтверждались, впрочем, наблюдениями, сделанными двумя бабами, которым довелось присутствовать при расставанье Дуни с отцом.
Одна только мысль и
была теперь в голове рыбака — все та же острая, назойливая мысль, которая постоянно
жила в нем, изредка лишь заслоняясь житейскими заботами; достаточно
было просветлиться этой мысли, чтобы изгладить мгновенно из его памяти все расчеты, все соображения.
Единственный предмет, обращавший на себя теперь внимание Глеба,
было «время», которое, с приближением осени, заметно сокращало трудовые дни. Немало хлопот приносила также погода, которая начинала хмуриться, суля ненастье и сиверку — неумолимых врагов рыбака. За всеми этими заботами, разумеется, некогда
было думать о снохе. Да и думать-то
было нечего!..
Живет себе бабенка наравне с другими, обиды никакой и ни в чем не терпит —
живет, как и все люди. В меру работает, хлеб
ест вволю: чего ж ей еще?..
Она, одна она, как он думал сам с собой,
была всему главной виновницей: не
живи она в двух верстах от площадки, не полюби парня, не доверься его клятвам, ничего бы не случилось; он в самом деле шел бы теперь, может статься, с Захаром!
—
Жил больше по фабрикам… больше в Серпухове… там
есть у меня приятель фабрикант… у него больше пробавлялся, — отвечал без запинки Захар.
— Я говорю, как у нас
жил, локти, примерно, целы
были. Вот что я говорю.
— Не о себе говорю, дружище! — произнес, поддразнивая, Захар. — Мое дело сторона; нонче здесь, завтра нет меня! Не с чего шуму заводить: взял пачпорт, да и
был таков; сами по себе
живем; таким манером, Глеб ли, другой ли хозяин, командовать нами не может никто; кричи он, надсаживайся: для нас это все единственно; через это нас не убудет! Тебе с ним
жить: оттого, примерно, и говорю; поддавайся ему, он те не так еще скрутит!..
Много
пожил на свете, пора бы, кажется, выучиться распознавать, каков таков
есть человек — дурной либо хороший.
— Надо полагать, все это пуще оттого, кровь добре привалила, — продолжал Глеб, морщась и охая, — кровища-то во мне во всем ходит, добре в
жилах запечаталась… оттого, выходит, надо
было мне по весне метнуть; а то три года, почитай, не пущал кровь-то…
— Полно, сосед… что ты загадываешь! Один создатель ведает, что
будет впереди… Бог милостив!.. Авось еще
поживешь с нами…
— Гриша, — сказал неожиданно Глеб, — ты, Гриша, заступишь теперь мое место,
будешь жить все одно, как сын родной в дому…
— Нет, они мне не дети! Никогда ими не
были! — надорванным голосом возразил Глеб. — На что им мое благословение? Сами они от него отказались. Век
жили они ослушниками! Отреклись —
была на то добрая воля — отреклись от отца родного, от матери, убежали из дома моего… посрамили мою голову, посрамили всю семью мою, весь дом мой… оторвались они от моего родительского сердца!..
— Полно печалиться, — продолжал Глеб, — немолода ты: скоро свидимся!.. Смотри же, поминай меня… не красна
была твоя жизнь… Ну, что делать!.. А ты все добром помяни меня!.. Смотри же, Гриша, береги ее: недолго ей
пожить с вами… не красна ее
была жизнь! Береги ее. И ты, сноха, не оставляй старуху, почитай ее, как мать родную… И тебя под старость не оставят дети твои… Дядя!..
— Да, так вот каков он
есть такой человек теперича, — старик-ат
жил в аккурате, лучше
быть нельзя: может статься, двадцать лет копил, руб на руб складывал!
— Чего тут?.. Вишь, половину уж дела отмахнули!.. Рази нам впервака: говорю, как
жил этта я в Серпухове, у Григорья Лукьянова — бывало, это у нас вчастую так-то пошаливали… Одно слово: обделаем — лучше
быть нельзя!.. Смотри, только ты не зевай, делай, как, примерно, я говорил; а уж насчет, то
есть, меня не сумневайся: одно слово — Захар! Смотри же, жди где сказано: духом
буду… Ну что ж на дожде-то стоять?.. Качай! — заключил Захар, оправляя мокрые волосы, которые хлестали его по лицу.
— А как же, помнишь, говорил, дома-то у вас, где дочка-то
живет… слышь! Все как
есть по-твоему вышло: ведь старшие-то сыновья Глеба Савиныча пришли!
Ему известно также
было о продаже родных изб и разъединении старших братьев, которые после ссоры неизвестно где
проживали.