Неточные совпадения
«Довольно мне колоть вам
глаза, — сказала она, — и так уж нет почти ни одной семьи, где я не взяла бы
в долг хлеба, чаю или муки.
— Хорошо, — продолжал непонятную речь старик, не сводя
глаз,
в глубине которых поблескивала усмешка дружелюбного расположения духа.
Бросив лопату, он сел к низкому хворостяному забору и посадил девочку на колени. Страшно усталая, она пыталась еще прибавить кое-какие подробности, но жара, волнение и слабость клонили ее
в сон.
Глаза ее слипались, голова опустилась на твердое отцовское плечо, мгновение — и она унеслась бы
в страну сновидений, как вдруг, обеспокоенная внезапным сомнением, Ассоль села прямо, с закрытыми
глазами и, упираясь кулачками
в жилет Лонгрена, громко сказала...
Начиная рассказ, рассказчик не забывал попробовать, действует ли кран большой бочки, и отходил от него, видимо, с облегченным сердцем, так как невольные слезы чересчур крепкой радости блестели
в его повеселевших
глазах.
Так облачный эффект, причудливо построенный солнечными лучами, проникает
в симметрическую обстановку казенного здания, лишая ее банальных достоинств;
глаз видит и не узнает помещения: таинственные оттенки света среди убожества творят ослепительную гармонию.
Часть их теряла паруса, мачты и, захлебываясь волной, опускалась
в тьму пучин, где мелькают фосфорические
глаза рыб.
Опасность, риск, власть природы, свет далекой страны, чудесная неизвестность, мелькающая любовь, цветущая свиданием и разлукой; увлекательное кипение встреч, лиц, событий; безмерное разнообразие жизни, между тем как высоко
в небе то Южный Крест, то Медведица, и все материки —
в зорких
глазах, хотя твоя каюта полна непокидающей родины с ее книгами, картинами, письмами и сухими цветами, обвитыми шелковистым локоном
в замшевой ладанке на твердой груди.
Понемногу он потерял все, кроме главного — своей странной летящей души; он потерял слабость, став широк костью и крепок мускулами, бледность заменил темным загаром, изысканную беспечность движений отдал за уверенную меткость работающей руки, а
в его думающих
глазах отразился блеск, как у человека, смотрящего на огонь.
В Ванкувере Грэя поймало письмо матери, полное слез и страха. Он ответил: «Я знаю. Но если бы ты видела, как я; посмотри моими
глазами. Если бы ты слышала, как я; приложи к уху раковину:
в ней шум вечной волны; если бы ты любила, как я, — все,
в твоем письме я нашел бы, кроме любви и чека, — улыбку…» И он продолжал плавать, пока «Ансельм» не прибыл с грузом
в Дубельт, откуда, пользуясь остановкой, двадцатилетний Грэй отправился навестить замок.
Глухой шум вечернего города достигал слуха из глубины залива; иногда с ветром по чуткой воде влетала береговая фраза, сказанная как бы на палубе; ясно прозвучав, она гасла
в скрипе снастей; на баке вспыхнула спичка, осветив пальцы, круглые
глаза и усы.
Быть может, при других обстоятельствах эта девушка была бы замечена им только
глазами, но тут он иначе увидел ее. Все стронулось, все усмехнулось
в нем. Разумеется, он не знал ни ее, ни ее имени, ни, тем более, почему она уснула на берегу, но был этим очень доволен. Он любил картины без объяснений и подписей. Впечатление такой картины несравненно сильнее; ее содержание, не связанное словами, становится безграничным, утверждая все догадки и мысли.
Хотя час был ранний,
в общем зале трактирчика расположились три человека. У окна сидел угольщик, обладатель пьяных усов, уже замеченных нами; между буфетом и внутренней дверью зала, за яичницей и пивом помещались два рыбака. Меннерс, длинный молодой парень, с веснушчатым, скучным лицом и тем особенным выражением хитрой бойкости
в подслеповатых
глазах, какое присуще торгашам вообще, перетирал за стойкой посуду. На грязном полу лежал солнечный переплет окна.
— Гм! — сказал он, поднимая
глаза в потолок. — Это, должно быть, Корабельная Ассоль, больше быть некому. Она полоумная.
Грэй машинально взглянул на Летику, продолжавшего быть тихим и скромным, затем его
глаза обратились к пыльной дороге, пролегающей у трактира, и он ощутил как бы удар — одновременный удар
в сердце и голову.
Она не взвешивала и не мерила, но видела, что с мукой не дотянуть до конца недели, что
в жестянке с сахаром виднеется дно, обертки с чаем и кофе почти пусты, нет масла, и единственное, на чем, с некоторой досадой на исключение, отдыхал
глаз, — был мешок картофеля.
Полудетское,
в светлом загаре, лицо было подвижно и выразительно; прекрасные, несколько серьезные для ее возраста
глаза посматривали с робкой сосредоточенностью глубоких душ.
Там, где дорога кончилась, переходя
в глухую тропу, у ног Ассоль мягко завертелась пушистая черная собака с белой грудью и говорящим напряжением
глаз.
Ассоль, посматривая
в ее сообщительные
глаза, была твердо уверена, что собака могла бы заговорить, не будь у нее тайных причин молчать.
Внимательно наклоняясь к морю, смотрела она на горизонт большими
глазами,
в которых не осталось уже ничего взрослого, —
глазами ребенка.
Хотя распоряжения капитана были вполне толковы, помощник вытаращил
глаза и беспокойно помчался с тарелкой к себе
в каюту, бормоча: «Пантен, тебя озадачили. Не хочет ли он попробовать контрабанды? Не выступаем ли мы под черным флагом пирата?» Но здесь Пантен запутался
в самых диких предположениях. Пока он нервически уничтожал рыбу, Грэй спустился
в каюту, взял деньги и, переехав бухту, появился
в торговых кварталах Лисса.
Роясь
в легком сопротивлении шелка, он различал цвета: красный, бледный розовый и розовый темный; густые закипи вишневых, оранжевых и мрачно-рыжих тонов; здесь были оттенки всех сил и значений, различные
в своем мнимом родстве, подобно словам: «очаровательно» — «прекрасно» — «великолепно» — «совершенно»;
в складках таились намеки, недоступные языку зрения, но истинный алый цвет долго не представлялся
глазам нашего капитана; что приносил лавочник, было хорошо, но не вызывало ясного и твердого «да».
— А что скрывается
в моем «тур-люр-лю»? — спросил подошедший флейтист, рослый детина с бараньими голубыми
глазами и белокурой бородой. — Ну-ка, скажи?
— «Лети-ка, Летика», — сказал я себе, — быстро заговорил он, — когда я с кабельного мола увидел, как танцуют вокруг брашпиля наши ребята, поплевывая
в ладони. У меня
глаз, как у орла. И я полетел; я так дышал на лодочника, что человек вспотел от волнения. Капитан, вы хотели оставить меня на берегу?
Уже
глаза Грэя начали принимать несвойственное им странное выражение, а губы под усами складываться
в слабую кроткую улыбку, как, опомнившись, он расхохотался и вышел сменить Пантена.
Она почувствовала, что должна выветрить его тревогу, и, победив ликование, сделалась серьезно-внимательной, только
в ее
глазах блестела еще новая жизнь.