Неточные совпадения
Это произошло так. В одно из его редких возвращений домой он не увидел, как всегда еще издали,
на пороге дома свою жену Мери, всплескивающую
руками, а затем бегущую навстречу до потери дыхания. Вместо нее у детской кроватки — нового предмета в маленьком доме Лонгрена — стояла взволнованная соседка.
Меж Лонгреном и Меннерсом, увлекаемым в штормовую даль, было не больше десяти сажен еще спасительного расстояния, так как
на мостках под
рукой у Лонгрена висел сверток каната с вплетенным в один его конец грузом.
Любимым развлечением Ассоль было по вечерам или в праздник, когда отец, отставив банки с клейстером, инструменты и неоконченную работу, садился, сняв передник, отдохнуть с трубкой в зубах, — забраться к нему
на колени и, вертясь в бережном кольце отцовской
руки, трогать различные части игрушек, расспрашивая об их назначении.
С невысокого, изрытого корнями обрыва Ассоль увидела, что у ручья,
на плоском большом камне, спиной к ней, сидит человек, держа в
руках сбежавшую яхту, и всесторонне рассматривает ее с любопытством слона, поймавшего бабочку.
— Ну, вот… — сказала она, силясь овладеть дыханием, и ухватилась обеими
руками за передник отца. — Слушай, что я тебе расскажу…
На берегу, там, далеко, сидит волшебник…
Девочка, вздрогнув, невольно взглянула из-под
руки на разлив моря. Затем обернулась в сторону восклицаний; там, в двадцати шагах от нее, стояла кучка ребят; они гримасничали, высовывая языки. Вздохнув, девочка побежала домой.
Эта живость, эта совершенная извращенность мальчика начала сказываться
на восьмом году его жизни; тип рыцаря причудливых впечатлений, искателя и чудотворца, т. е. человека, взявшего из бесчисленного разнообразия ролей жизни самую опасную и трогательную — роль провидения, намечался в Грэе еще тогда, когда, приставив к стене стул, чтобы достать картину, изображавшую распятие, он вынул гвозди из окровавленных
рук Христа, т. е. попросту замазал их голубой краской, похищенной у маляра.
Нахмурив брови, мальчик вскарабкался
на табурет, зачерпнул длинной ложкой горячей жижи (сказать кстати, это был суп с бараниной) и плеснул
на сгиб кисти. Впечатление оказалось не слабым, но слабость от сильной боли заставила его пошатнуться. Бледный, как мука, Грэй подошел к Бетси, заложив горящую
руку в карман штанишек.
Поза человека (он расставил ноги, взмахнув
руками) ничего, собственно, не говорила о том, чем он занят, но заставляла предполагать крайнюю напряженность внимания, обращенного к чему-то
на палубе, невидимой зрителю.
Осенью,
на пятнадцатом году жизни, Артур Грэй тайно покинул дом и проник за золотые ворота моря. Вскорости из порта Дубельт вышла в Марсель шкуна «Ансельм», увозя юнгу с маленькими
руками и внешностью переодетой девочки. Этот юнга был Грэй, обладатель изящного саквояжа, тонких, как перчатка, лакированных сапожков и батистового белья с вытканными коронами.
Понемногу он потерял все, кроме главного — своей странной летящей души; он потерял слабость, став широк костью и крепок мускулами, бледность заменил темным загаром, изысканную беспечность движений отдал за уверенную меткость работающей
руки, а в его думающих глазах отразился блеск, как у человека, смотрящего
на огонь.
Все эти мокрые канаты в два пуда
на весу
рук; все эти леера [Леер — туго натянутая веревка или трос, оба конца которого закреплены.
Не далее как в пяти шагах, свернувшись, подобрав одну ножку и вытянув другую, лежала головой
на уютно подвернутых
руках утомившаяся Ассоль.
Ее волосы сдвинулись в беспорядке; у шеи расстегнулась пуговица, открыв белую ямку; раскинувшаяся юбка обнажала колени; ресницы спали
на щеке, в тени нежного, выпуклого виска, полузакрытого темной прядью; мизинец правой
руки, бывшей под головой, пригибался к затылку.
Они подошли к дому; то был действительно трактир Меннерса. В раскрытом окне,
на столе, виднелась бутылка; возле нее чья-то грязная
рука доила полуседой ус.
В то время, как Летика, взяв стакан обеими
руками, скромно шептался с ним, посматривая в окно, Грэй подозвал Меннерса. Хин самодовольно уселся
на кончик стула, польщенный этим обращением и польщенный именно потому, что оно выразилось простым киванием Грэева пальца.
Выговорив самое главное, девушка повернула голову, робко посмотрев
на старика. Лонгрен сидел понурясь, сцепив пальцы
рук между колен,
на которые оперся локтями. Чувствуя взгляд, он поднял голову и вздохнул. Поборов тяжелое настроение, девушка подбежала к нему, устроилась сидеть рядом и, продев свою легкую
руку под кожаный рукав его куртки, смеясь и заглядывая отцу снизу в лицо, продолжала с деланым оживлением...
Капернцы обожали плотных, тяжелых женщин с масляной кожей толстых икр и могучих
рук; здесь ухаживали, ляпая по спине ладонью и толкаясь, как
на базаре.
Взяв старенькую, но
на ее голове всегда юную шелковую косынку, она прихватила ее
рукою под подбородком, заперла дверь и выпорхнула босиком
на дорогу.
Из заросли поднялся корабль; он всплыл и остановился по самой середине зари. Из этой дали он был виден ясно, как облака. Разбрасывая веселье, он пылал, как вино, роза, кровь, уста, алый бархат и пунцовый огонь. Корабль шел прямо к Ассоль. Крылья пены трепетали под мощным напором его киля; уже встав, девушка прижала
руки к груди, как чудная игра света перешла в зыбь; взошло солнце, и яркая полнота утра сдернула покровы с всего, что еще нежилось, потягиваясь
на сонной земле.
Может быть, нашла и забыла?» Схватив левой
рукой правую,
на которой было кольцо, с изумлением осматривалась она, пытая взглядом море и зеленые заросли; но никто не шевелился, никто не притаился в кустах, и в синем, далеко озаренном море не было никакого знака, и румянец покрыл Ассоль, а голоса сердца сказали вещее «да».
Когда Грэй поднялся
на палубу «Секрета», он несколько минут стоял неподвижно, поглаживая
рукой голову сзади
на лоб, что означало крайнее замешательство. Рассеянность — облачное движение чувств — отражалось в его лице бесчувственной улыбкой лунатика. Его помощник Пантен шел в это время по шканцам с тарелкой жареной рыбы; увидев Грэя, он заметил странное состояние капитана.
На носок сапога Грэя легла пурпурная волна;
на его
руках и лице блестел розовый отсвет.
На площади она подставила
руку струе фонтана, перебирая пальцами среди отраженных брызг; затем, присев, отдохнула и вернулась
на лесную дорогу.
Пантен, крича как
на пожаре, вывел «Секрет» из ветра; судно остановилось, между тем как от крейсера помчался паровой катер с командой и лейтенантом в белых перчатках; лейтенант, ступив
на палубу корабля, изумленно оглянулся и прошел с Грэем в каюту, откуда через час отправился, странно махнув
рукой и улыбаясь, словно получил чин, обратно к синему крейсеру.
На этот раз ему удалось добраться почти к
руке девушки, державшей угол страницы; здесь он застрял
на слове «смотри», с сомнением остановился, ожидая нового шквала, и действительно едва избег неприятности, так как Ассоль уже воскликнула: «Опять жучишка… дурак!..» — и хотела решительно сдуть гостя в траву, но вдруг случайный переход взгляда от одной крыши к другой открыл ей
на синей морской щели уличного пространства белый корабль с алыми парусами.
Грэй взял ее
руки и, зная уже теперь, куда можно безопасно идти, она спрятала мокрое от слез лицо
на груди друга, пришедшего так волшебно.
Неточные совпадения
Один из них, например, вот этот, что имеет толстое лицо… не вспомню его фамилии, никак не может обойтись без того, чтобы, взошедши
на кафедру, не сделать гримасу, вот этак (делает гримасу),и потом начнет
рукою из-под галстука утюжить свою бороду.
Городничий (бьет себя по лбу).Как я — нет, как я, старый дурак? Выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу
на службе; ни один купец, ни подрядчик не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких, что весь свет готовы обворовать, поддевал
на уду. Трех губернаторов обманул!.. Что губернаторов! (махнул
рукой)нечего и говорить про губернаторов…
Я даже думаю (берет его под
руку и отводит в сторону),я даже думаю, не было ли
на меня какого-нибудь доноса.
Хлестаков. Нет, я влюблен в вас. Жизнь моя
на волоске. Если вы не увенчаете постоянную любовь мою, то я недостоин земного существования. С пламенем в груди прошу
руки вашей.
Осип. Да, хорошее. Вот уж
на что я, крепостной человек, но и то смотрит, чтобы и мне было хорошо. Ей-богу! Бывало, заедем куда-нибудь: «Что, Осип, хорошо тебя угостили?» — «Плохо, ваше высокоблагородие!» — «Э, — говорит, — это, Осип, нехороший хозяин. Ты, говорит, напомни мне, как приеду». — «А, — думаю себе (махнув
рукою), — бог с ним! я человек простой».