Неточные совпадения
Желая представить характеристику таланта
автора, мы обратили тогда внимание на явления русской жизни, воспроизводимые в его пьесах, старались уловить их общий характер и допытаться, таков ли смысл этих явлений в действительности, каким он представляется нам в
произведениях нашего драматурга.
Из критики, исполненной таким образом, может произойти вот какой результат: теоретики, справясь с своими учебниками, могут все-таки увидеть, согласуется ли разобранное
произведение с их неподвижными законами, и, исполняя роль судей, порешат, прав или виноват
автор.
Правда, иногда объясняя характер известного
автора или
произведения, критик сам может найти в
произведении то, чего в нем вовсе нет.
Если он вздумает придать разбираемому творению мысль более живую и широкую, нежели какая действительно положена в основание его
автором, — то, очевидно, он не в состоянии будет достаточно подтвердить свою мысль указаниями на самое сочинение, и таким образом критика, показавши, чем бы могло быть разбираемое
произведение, чрез то самое только яснее выкажет бедность его замысла и недостаточность исполнения.
Кроме того, в пьесе Островского замечаем ошибку против первых и основных правил всякого поэтического
произведения, непростительную даже начинающему
автору. Эта ошибка специально называется в драме — «двойственностью интриги»: здесь мы видим не одну любовь, а две — любовь Катерины к Борису и любовь Варвары к Кудряшу. Это хорошо только в легких французских водевилях, а не в серьезной драме, где внимание зрителей никак не должно быть развлекаемо по сторонам.
Мы группируем данные, делаем соображения об общем смысле
произведения, указываем на отношение его к действительности, в которой мы живем, выводим свое заключение и пытаемся обставить его возможно лучшим образом, но при этом всегда стараемся держаться так, чтобы читатель мог совершенно удобно произнести свой суд между нами и
автором.
Но теоретики в то же время требуют и тоже полагают как аксиому, — что
автор должен совершенствовать действительность, отбрасывая из нее все ненужное и выбирая только то, что специально требуется для развития интриги и для развязки
произведения.
У нас есть для суждения о достоинстве
авторов и
произведений другие основания, держась которых мы надеемся не прийти ни к каким нелепостям и не разойтись с здравым смыслом массы публики.
Мы нисколько не думаем, чтобы всякий
автор должен был создавать свои
произведения под влиянием известной теории; он может быть каких угодно мнений, лишь бы талант его был чуток к жизненной правде.
Художественное
произведение может быть выражением известной идеи не потому, что
автор задался этой идеей при его создании, а потому, что
автора его поразили такие факты действительности, из которых эта идея вытекает сама собою.
Некоторую надежду на благоприятный ответ подает нам, во-первых, то обстоятельство, что критики, противоположные нашему воззрению, не были особенно одобряемы публикой, и во-вторых, то, что сам
автор оказывается согласным с нами, так как в «Грозе» мы находим новое подтверждение многих из наших мыслей о таланте Островского и о значении его
произведений.
Некоторые из ученых яицких казаков почитают себя потомками стрельцов. Мнение сие не без основания, как увидим ниже. Самые удовлетворительные исследования о первоначальном поселении яицких казаков находим мы в «Историческом и статистическом обозрении уральских казаков», сочинения А. И. Левшина, отличающемся, как и прочие
произведения автора, истинной ученостию и здравой критикою.
А почему у нас это «обращение в ветошку» так легко и удобно, — об этом проницательный читатель не ждет, конечно, от нас решительных объяснений: для них еще время не пришло. Приведем лишь несколько самых общих черт, на которые находим указания даже прямо в
произведениях автора, по поводу которого нам представляются все эти вопросы.
Неточные совпадения
Под вечер он уселся в каюте, взял книгу и долго возражал
автору, делая на полях заметки парадоксального свойства. Некоторое время его забавляла эта игра, эта беседа с властвующим из гроба мертвым. Затем, взяв трубку, он утонул в синем дыме, живя среди призрачных арабесок [Арабеска — здесь: музыкальное
произведение, причудливое и непринужденное по своему характеру.], возникающих в его зыбких слоях.
Через три года явилось второе
произведение Островского: «Свои люди — сочтемся»;
автор встречен был всеми как человек совершенно новый в литературе, и немедленно всеми признан был писателем необычайно талантливым, лучшим, после Гоголя, представителем драматического искусства в русской литературе.
Будучи положены в основу названных пьес, эти случайности доказывают, что
автор придавал им более значения, нежели они имеют в самом деле, и эта неверность взгляда повредила цельности и яркости самих
произведений.
Если в
произведении разбираемого
автора эти причины указаны, критика пользуется и ими и благодарит
автора; если нет, не пристает к нему с ножом к горлу, как, дескать, он смел вывести такое лицо, не объяснивши причин его существования?
Первое
произведение его («Картина семейного счастья») не было замечено решительно никем, не вызвало в журналах ни одного слова — ни в похвалу, ни в порицание
автора.