Цитаты со словом «очень»
Но, по одной из тех странных, для обыкновенного читателя, и
очень досадных для автора, случайностей, которые так часто повторяются в нашей бедной литературе, — пьеса Островского не только не была играна на театре, но даже не могла встретить подробной и серьезной оценки ни в одном журнале.
Но в чем состояла эта особенность, они объясняли тоже
очень запутанно.
Весьма бесцеремонно нашел он, что нынешней критике пришелся не по плечу талант Островского, и потому она стала к нему в положение
очень комическое; он объявил даже, что и «Свои люди» не были разобраны потому только, что и в них уже высказалось новое слово, которое критика хоть и видит, да зубом неймет…
То — он слишком рабски передает действительность, то — неверен ей; то — он
очень уж заботится о внешней отделке, то — небрежен в этой отделке.
То — характеры
очень обыкновенны, то — слишком исключительны…
Людям с славянофильским оттенком
очень понравилось, что он хорошо изображает русский быт, и они без церемонии провозгласили Островского поклонником «благодушной русской старины» в пику тлетворному Западу.
Самый нелепый из критиков славянофильской партии
очень категорически выразился, что у Островского все бы хорошо, «но у него иногда недостает решительности и смелости в исполнении задуманного: ему как будто мешает ложный стыд и робкие привычки, воспитанные в нем натуральным направлением.
Это им не понравилось, и самый нелепый из критиков так называемой западнической партии выразил свое суждение, тоже
очень категорическое, следующим образом: «Дидактическое направление, определяющее характер этих произведений, не позволяет нам признать в них истинно поэтического таланта.
Все это читателям уже
очень хорошо известно: содержание пьес все знают, о частных промахах было говорено много раз, удачные, меткие выражения давно уже подхвачены публикой и употребляются в разговорной речи вроде поговорок.
Тот же критик решил (
очень энергически), что в драме «Не так живи, как хочется» Островский проповедует, будто «полная покорность воле старших, слепая вера в справедливость исстари предписанного закона и совершенное отречение от человеческой свободы, от всякого притязания на право заявить свои человеческие чувства гораздо лучше, чем самая мысль, чувство и свободная воля человека».
Такой способ критики мы считаем
очень обидным для писателя, талант которого всеми признан и за которым упрочена уже любовь публики и известная доля значения в литературе.
Конечно, мы не отвергаем того, что лучше было бы, если бы Островский соединил в себе Аристофана, Мольера и Шекспира; но мы знаем, что этого нет, что это невозможно, и все-таки признаем Островского замечательным писателем в нашей литературе, находя, что он и сам по себе, как есть,
очень недурен и заслуживает нашего внимания и изучения…
В-третьих, по согласию всех критиков, почти все характеры в пьесах Островского совершенно обыденны и не выдаются ничем особенным, не возвышаются над пошлой средою, в которой они поставлены. Это ставится многими в вину автору на том основании, что такие лица, дескать, необходимо должны быть бесцветными. Но другие справедливо находят и в этих будничных лицах
очень яркие типические черты.
Если у нас человек и подличает, так больше по слабости характера; если сочиняет мошеннические спекуляции, так больше оттого, что окружающие его
очень уж глупы и доверчивы; если и угнетает других, то больше потому, что это никакого усилия не стоит, так все податливы и покорны.
Тогда читатели и без всяких эстетических (обыкновенно
очень туманных) рассуждений поняли бы, какое место в литературе принадлежит и тому и другому поэту.
Фет
очень верно выражает неопределенные впечатления природы, и, однако ж, отсюда вовсе не следует, чтобы его стихи имели большое значение в русской литературе.
Действительно, жизнь девушки не
очень интересна: в доме властвует самодур и мошенник Пузатов, брат Марьи Антиповны; а когда его нет, так подглядывает за своею дочерью и за молодой женой сына — ворчливая старуха, мать Пузатова, богомольная, добродушная и готовая за грош продать человека.
Мы знаем общую причину такого настроения, указанную нам
очень ясно самим же Островским, и видим, что Марья Антиповна составляет не исключительное, а самое обыкновенное, почти всегдашнее явление в этом роде.
И если Матрена Савишна потихоньку от мужа ездит к молодым людям в Останкино, так это, конечно, означает частию и то, что ее развитие направилось несколько в другую сторону, частию же и то, что ей уж
очень тошно приходится от самодурства мужа.
Антип Антипыч не только
очень любезно принимает его, не только внимательно слушает его рассказы о кутеже сына Сеньки, вынуждающем старика самого жениться, и о собственных плутовских штуках Ширялова, но в заключение еще сватает за него сестру свою, и тут же, без согласия и без ведома Марьи Антиповны, окончательно слаживает дело.
Дело, стало быть,
очень просто: представилась возможность выгодно сбыть сестру, — как же не воспользоваться случаем?
Аграфена Кондратьевна, жена его, грозит своей взрослой дочери, что «отцу пожалуется»; а та отвечает: «Вас на то бог и создал, чтобы жаловаться; сами-то вы не
очень для меня значительны».
Но Липочка
очень бесцеремонно говорит: «У маменьки семь пятниц на неделе; тятенька — как не пьян, так молчит, а как пьян, так прибьет, того и гляди…
Он уже получил дом и лавки Большова; нужно ему окончательно овладеть имением старика, да еще и жениться на его дочери, которая пришлась ему
очень по нраву.
Предварительные соображения его
очень нехитры.
Он говорит сам себе: «А знавши-то характер Самсона Силыча, каков он есть, это и
очень может случиться.
Ясно, что тут весь расчет
очень немногосложен; весь он бьет на деспотический характер Большова.
То же самое и с Рисположенским, пьяным приказным, занимающимся кляузами и делающим кое-что по делам Большова: Самсон Силыч подсмеивается над тем, как его из суда выгнали, и
очень сурово решает, что его надобно бы в Камчатку сослать.
Оно соединяет в себе эти три рода преступлений; но оно еще ужаснее потому, что совершается обдуманно, подготовляется
очень долго, требует много коварного терпения и самого нахального присутствия духа.
Нам в отвлечении кажутся все преступления чем-то слишком ужасным и необычайным; но в частных случаях они большею частию совершаются
очень легко и объясняются чрезвычайно просто.
А посмотришь, — он вовсе не изверг, а человек
очень обыкновенный и даже добродушный.
В «темном царстве», рассматриваемом нами, ненормальность общественных отношений доходит до высших своих пределов, и потому
очень понятно, что его обитатели теряют решительно всякий смысл в нравственных вопросах.
Вы видите, что решение Большова
очень добродушно и вовсе не обнаруживает сильной злодейской натуры: он хочет кое-что, по силе возможности, вытянуть из кредиторов в тех видах, что у него дочь невеста, да и самому ему покой нужен…
Но Подхалюзин говорит ему: «А уж по мне, Самсон Силыч, коли платить по двадцати пяти, так пристойнее совсем не платить», — и Большов, без всяких возражении,
очень легко соглашается.
Хлопоты эти
очень смущают его: они вовсе не в его натуре.
Эта черта
очень ясно представлена Островским в другой его комедии, а потому мы еще возвратимся к ней.
Подхалюзин отвечает: «Это точно-с, Самсон Силыч», но, в сущности, оно не «точно», а
очень нелепо.
Она одна говорит нам
очень многое и рисует характер Большова лучше, чем могли бы обрисовать его несколько длинных монологов.
Эта темнота разумения, отвращение от мышления, бессилие воли пред всяким рискованным шагом, порождающая этот тупоумный, отчаянный фатализм и самодурство, противное даже личной выгоде, все это чрезвычайно рельефно выдается в Большове и
очень легко объясняет отдачу им имения своему приказчику и зятю Подхалюзину — поступок, в котором иные критики хотели видеть непонятный порыв великодушия и подражание королю Лиру.
По нашему мнению, вся эта сцена
очень близко подходит к той сцене в «Ревизоре», где городничий ругает купцов, что они не помнят, как он им плутовать помогал.
Эти дикие отношения проведены
очень искусно по всей комедии Островского; вот почему и сказали мы, что в ней видим целую иерархию самодурства.
Его карьера
очень искусно обозначена Островским в немногих словах, произносимых Тишкою в сцене, где он считает свои деньги, оставшись один…
Подхалюзин
очень хорошо вошел в эти соображения и кротко напоминает их Большову, когда тот является к нему из ямы.
Ловкий мошенник большой руки, пустившись на такое дело, как злостное банкротство, не пропустил бы случая отделаться 25 копейками за рубль; он тотчас покончил бы всю аферу этой выгодной вделкой и был бы
очень доволен.
Но автор комедии вводит нас в самый домашний быт этих людей, раскрывает перед нами их душу, передает их логику, их взгляд на вещи, и мы невольно убеждаемся, что тут нет ни злодеев, ни извергов, а всё люди
очень обыкновенные, как все люди, и что преступления, поразившие нас, суть вовсе не следствия исключительных натур, по своей сущности наклонных к злодейству, а просто неизбежные результаты тех обстоятельств, посреди которых начинается и проходит жизнь людей, обвиняемых нами.
Самый способ действия этих влияний объясняется нам из комедии
очень просто.
Человек он не гениальный, не герой и не титан, а
очень обыкновенный смертный.
Задачи его обыкновенно
очень мизерны, вопросы — не глубоки, потому что круг зрения его очень ограничен.
А раз решивши это, поставивши себе такой предел, за который нельзя переступить, Подхалюзин,
очень естественно, старается приспособить себя к такому кругу, где ему надо действовать, и для того съеживается и выгибается.
Если он, например, силится возвести какое — нибудь лицо во всеобщий тип, а критика докажет, что оно имеет значение
очень частное и мелкое, — ясно, что автор повредил произведению ложным взглядом на героя.
Неточные совпадения
Мы видели, что Большов вовсе не сильная натура, что он не способен к продолжительной борьбе, да и вообще не любит хлопот; видели мы также, что Подхалюзин — человек сметливый и вовсе не привязанный к своему хозяину; видели, что и все домашние не очень-то расположены к Самсону Силычу, кроме разве жены его, совершенно ничтожной и глупой старухи.
Цитаты из русской классики со словом «очень»
— Разумеется, Алеша, и сам со слезами рассказывал: это было ведь хорошо с его стороны, и мне
очень понравилось. Мне кажется, он вас больше любит, чем вы его, Иван Петрович. Вот эдакими-то вещами он мне и нравится. Ну, а во-вторых, я потому с вами так прямо говорю, как сама с собою, что вы
очень умный человек и много можете мне дать советов и научить меня.
— Как все это странно… Знаешь — в школе за мной ухаживали настойчивее и больше, чем за нею, а ведь я рядом с нею почти урод. И я
очень обижалась — не за себя, а за ее красоту. Один… странный человек, Диомидов, непросто — Демидов, а — Диомидов, говорит, что Алина красива отталкивающе. Да, так и сказал. Но… он человек необыкновенный, его хорошо слушать, а верить ему трудно.
И действительно, радость засияла в его лице; но спешу прибавить, что в подобных случаях он никогда не относился ко мне свысока, то есть вроде как бы старец к какому-нибудь подростку; напротив, весьма часто любил самого меня слушать, даже заслушивался, на разные темы, полагая, что имеет дело, хоть и с «вьюношем», как он выражался в высоком слоге (он
очень хорошо знал, что надо выговаривать «юноша», а не «вьюнош»), но понимая вместе и то, что этот «вьюнош» безмерно выше его по образованию.
— Мне кажется, вы ко мне несправедливы, — сказал он, — ведь я ничего не нахожу дурного в том, что он так думал, потому что все склонны так думать; к тому же, может быть, он и не думал совсем, а только этого хотел… ему хотелось в последний раз с людьми встретиться, их уважение и любовь заслужить; это ведь
очень хорошие чувства, только как-то всё тут не так вышло; тут болезнь и еще что-то! Притом же у одних всё всегда хорошо выходит, а у других ни на что не похоже…
— Вот вы, наверно, думаете, как и все, что я с ним слишком строга была, — продолжала она, обращаясь к Раскольникову. — А ведь это не так! Он меня уважал, он меня
очень,
очень уважал! Доброй души был человек! И так его жалко становилось иной раз! Сидит, бывало, смотрит на меня из угла, так жалко станет его, хотелось бы приласкать, а потом и думаешь про себя: «приласкаешь, а он опять напьется», только строгостию сколько-нибудь и удержать можно было.
Ассоциации к слову «очень»
Предложения со словом «очень»
- Но он уже очень хорошо знал, что такое микстуры, таблетки, очереди к врачу – мальчик с детства страдал от бесконечных простуд.
- А ведь мне не хотелось ещё умирать, мне ещё очень много хочется от жизни, так как до сих пор я имела от неё крайне мало!
- По крайней мере, люди очень любят проводить время возле него.
- (все предложения)
Афоризмы русских писателей со словом «очень»
- Жизнь, конечно, объяснит все, и узнание ошибки бывает часто очень забавно, но зато бывает иногда очень огорчительно.
- Ведь если очень страстно хочешь все забыть, все и забывается или, по крайней мере, замутняется до неузнаваемости. Интересно то, что если страстно, напряженно забываешь постыдное, оно и окружающими скорее забывается, быстрее превращается в полузабытую легенду.
- Люди не понимают, что не всегда поцелуй есть поцелуй, а очень часто суковатая палка.
- (все афоризмы русских писателей)
Дополнительно