Неточные совпадения
Затем, предлагая программу своих воззрений на Островского, критик
говорит, в
чем, по его мнению, выражалась самобытность таланта, которую он находит в Островском, — и вот его определения.
Если мы применим все сказанное к сочинениям Островского и припомним то,
что говорили выше о его критиках, то должны будем сознаться,
что его литературная деятельность не совсем чужда была тех колебаний, которые происходят вследствие разногласия внутреннего художнического чувства с отвлеченными, извне усвоенными понятиями.
Говорили, — зачем Островский вывел представителем честных стремлений такого плохого господина, как Жадов; сердились даже на то,
что взяточники у Островского так пошлы и наивны, и выражали мнение,
что «гораздо лучше было бы выставить на суд публичный тех людей, которые обдуманно и ловко созидают, развивают, поддерживают взяточничество, холопское начало и со всей энергией противятся всем,
чем могут, проведению в государственный и общественный организм свежих элементов».
Он, без сомнения, сочувствовал тем прекрасным вещам, которые
говорит Жадов; но в то же время он умел почувствовать,
что заставить Жадова делать все эти прекрасные вещи — значило бы исказить настоящую русскую действительность.
Пример этих бездарных фразеров показывает,
что смастерить механическую куколку и назвать ее честным чиновником вовсе не трудно; но трудно вдохнуть в нее жизнь и заставить ее
говорить и действовать по-человечески.
Вот
что говорит Марья Антиповна тотчас после жалобы на судьбу свою...
Вот
что говорят мать и сын относительно своих нравственных понятий.
Поговорите с людьми, видавшими много преступников; они вам подтвердят,
что это сплошь да рядом так бывает.
Там
что хошь
говори, а у меня дочь невеста, хоть сейчас из полы в полу да с двора долой.
«А
что, —
говорит он, — ведь и правда, храбростью-то никого не удивишь, — а лучше тихим-то манером дельце обделать.
Он входит в азарт и
говорит: «
Что ж, деньги заплатить?
Она одна
говорит нам очень многое и рисует характер Большова лучше,
чем могли бы обрисовать его несколько длинных монологов.
Олимпиада Самсоновна
говорит ему: «Я у вас, тятенька, до двадцати лет жила, — свету не видала,
что же, мне прикажете отдать вам деньги, а самой опять в ситцевых платьях ходить?» Большов не находит ничего лучшего сказать на это, как только попрекнуть дочь и зятя невольным благодеянием, которое он им сделал, передавши в их руки свое имение.
Говори, бестыжие твои глаза, с
чего у тебя взгляд-то такой завистливый?
Она
говорит матери: «Я вижу,
что я других образованнее;
что ж мне, потакать вашим глупостям? как же!
Притом же в этом случае он имеет видимое основание для своего поведения: он помнит,
что сам Большов
говорил ему и ссылается на его же собственные слова.
Комедия ясно
говорит нам,
что все вредные влияния состоят здесь в диком, бесправном самовольстве одних над другими.
Что касается лично до нас, то мы никому ничего не навязываем, мы даже не выражаем ни восторга, ни негодования,
говоря о произведениях Островского.
Говоря об отдельном произведении, критика может увлекаться частностями и ставить в вину писателю то,
что им лишь недостаточно выяснено.
Он не
говорит просто: «Так должно быть потому,
что я так хочу», — а старается отыскивать резоны для своих решений.
И о
чем бы он ни
говорил, — уважение к старшим на первом плане.
Даже на Вихорева он сердится всего более за то,
что тот «со старшими
говорить не умеет».
При первом ее появлении на сцену, в конце первого акта, Вихорев сообщает ей,
что отец просватал ее за Бородкина; она наивно
говорит: «Не беспокойтесь, я за Бородкина не пойду».
Что это вы, — какие страсти
говорите».
Правду она
говорит про себя в начале второго акта: «Как тень какая хожу, ног под собою не слышу… только чувствует мое сердце,
что ничего из этого хорошего не выйдет.
Стал он ее уговаривать да приласкал немножко, и вот
что она уже
говорит ему: «Ненаглядный ты мой!
Когда Вихорев отталкивает ее от себя, узнавши,
что за ней денег не дают, она как будто возмущается несколько и
говорит: «Не будет вам счастья, Виктор Аркадьич, за то,
что вы надругались над бедной девушкой».
«
Что они, —
говорит, — пьют-то по необразованию своему!
Наливки там, вишневки разные — а не понимают того,
что на это есть шампанское!» «А за столом-то какое невежество: молодец в поддевке прислуживает либо девка!» «Я, —
говорит, — в здешнем городе только и вижу невежество да необразование; для того и хочу в Москву переехать, и буду там моду всякую подражать».
Он узнал,
что образованные девушки хорошо
говорят, и упрекает дочь,
что та
говорить не умеет; но чуть она заговорила, кричит: «Молчи, дура!» Увидел он,
что образованные приказчики хорошо одеваются, и сердится на Митю,
что у того сюртук плох; но жалованьишко продолжает давать ему самое ничтожное…
При самом объяснении в любви, собираясь просить благословения у отца, Любовь Гордеевна
говорит Мите: «А ну как тятенька не захочет нашего счастья, —
что тогда?» Митя отвечает: «
Что загадывать вперед?
Она с ужасом
говорит: «
Что будет, если тятенька не согласится?» — а он вместо ответа: «Как бог даст!..» Ясно
что они не в состоянии исполнить своих намерений, если встретят хоть малейшее препятствие.
Начинает она тем,
что падает отцу в ноги и
говорит: «Тятенька! я приказа твоего не смею ослушаться…
Любим
говорит ему то же,
что и Коршунов: «Да ты поклонись в ноги Любиму Торцову,
что он тебя оконфузил-то», — и Пелагея Егоровна прибавляет: «Именно, Любимушка, надо тебе в ноги поклониться»…
Она-то и высказывается в последнем его возражении: «Ты мне
что ни
говори, а я тебя слушать не хочу»…
Гордей Карпыч
говорит: «Теперь просите все, кому
что нужно; теперь я стал другой человек!..»
На этом основании, только услышавши от Аграфены Платоновны,
что теперь пойдет «дело по делу, а суд по форме», он чешет себе затылок и
говорит: «По форме?
«А коли скажешь,
что, мол, тятенька, эта невеста не нравится: а,
говорит, в солдаты отдам!.. ну, и шабаш!
«Слушай старика, — старик дурно не посоветует,» —
говорит даже лучший из них — Русаков, и тоже не признает прав образования, которое научает человека самого, без чужих советов, различать,
что хорошо и
что дурно.
Вот
что говорит она Мите в оправдание своей решимости идти за Коршунова: «Теперь из воли родительской мне выходить не должно.
«
Что, дочка,
говорил я тебе!..» Тем дело и кончается.
Мы уже
говорили о ней в «Современнике» и потому теперь скажем о ней только то,
что может прямо относиться к объяснению нашей мысли.
Если они осмелятся раскрыть рот, то она
говорит им вот
что: «Я не люблю, когда рассуждают, просто не люблю да и все тут.
И позабудь, —
говорит, — как ты у меня жила, потому
что не для тебя я это делала; я себя только тешила, а ты не должна никогда об такой жизни и думать, и всегда ты помни свое ничтожество, и из какого ты звания»…
Затем и самая манера у Карпа Карпыча другая: он с женой своей обращается хуже,
чем Уланбекова с воспитанницей, он не дает ей
говорить, он даже, может быть, бивал ее; но всё-таки жена может ему. делать кое-какие замечания, а Надя перед Уланбековой совершенно безгласна.
«Я и сама не знаю,
что со мной вдруг сделалось, —
говорит Надя.
А теперь у ней другие мысли; она подавлена самодурством, да и впереди ничего не видит, кроме того же самодурства: «Как подумаешь, —
говорит она, —
что станет этот безобразный человек издеваться над тобой, да ломаться, да свою власть показывать, загубит он твой век ни за
что!..
А до меня
что вам за дело!» Леонид обижен и спрашивает: «Зачем так
говорить мне?» — «Затем,
что вы мальчик еще, — отвечает Надя и заключает: — уж уехали б вы куда-нибудь лучше!
И Леонид, несколько озадаченный, но втайне очень довольный,
что может отделаться,
говорит: «А в самом деле, я лучше поеду к соседям на неделю»…
«Пока я думала,
что я человек, как и все люди, —
говорит Надя, — так у меня и мысли были другие.