Неточные совпадения
Весьма бесцеремонно нашел он, что нынешней критике пришелся не по плечу талант Островского,
и потому она стала к нему в положение очень комическое; он объявил даже, что
и «Свои люди» не были разобраны потому только, что
и в них уже высказалось новое слово, которое критика хоть
и видит,
да зубом неймет…
С этими людьми нет ни отрады, ни покоя, ни раздолья для молодых женщин; они должны умереть с тоски
и с огорчения на беспрестанное ворчанье старухи
да на капризы хозяина.
Но жена
и без плетки видит необходимость лицемерить перед мужем: она с притворной нежностью целует его, ласкается к нему, отпрашивается у него
и у матушки к вечерне
да ко всенощной, хотя
и сама обнаруживает некоторую претензию на самодурство
и говорит, что «не родился тот человек на свет, чтобы ее молчать заставил».
Мать предлагает в женихи Ширялова, которого рекомендует так: «Он хоть
и старенький
и вдовый,
да денег-то, Антипушка, больно много — куры не клюют.
Нечего
и удивляться, что, рассказывая о том, как недодал денег немцу, представившему счет из магазина, Пузатов рассуждает так: «А то все ему
и отдать?
да за что это?
На вторичную угрозу она огрызается еще резче: «Только
и ладит, что отца
да отца; бойки вы при нем разговаривать-то, а попробуйте-ка сами...
Аграфена Кондратьевна, по своей крайней недальности, не может сама привести в ясность своих чувств
и только охами
да вздохами выражает, что ей тяжело.
Он уже получил дом
и лавки Большова; нужно ему окончательно овладеть имением старика,
да еще
и жениться на его дочери, которая пришлась ему очень по нраву.
Я тебя сделал главным приказчиком, тебе я все свое состояние отдал,
да тебе же, Лазарь, я отдал
и дочь-то своими руками».
Они
и убеждения-то свои приобрели не в практической деятельности, не в борьбе с житейской неправдой, а в чтении хороших книжек, горячих разговорах с друзьями, восторженных клятвах пред женщинами
да в благородных мечтаниях на своем диване.
Он видит, что другие банкрутятся, зажиливают его деньги, а потом строят себе на них дома с бельведерами
да заводят удивительные экипажи: у него сейчас
и прилагается здесь общее соображение: «Чтобы меня не обыграли, так я должен стараться других обыграть».
Он
и теперь говорит, что 25 копеек отдать кредиторам — много,
да что уж делать-то, когда меньше не берут.
«Потомят года полтора в яме-то,
да каждую неделю будут с солдатом по улицам водить, а еще, того гляди, в острог переместят, так рад будешь
и полтину дать».
Посконный сарафан сошью,
да вот на голову тебе
и надену».
Но Липочка почерпает для себя силы душевные в сознании того, что она образованная,
и потому мало обращает внимания на мать
и в распрях с ней всегда остается победительницей: начнет ее попрекать, что она не так воспитана,
да расплачется, мать-то
и струсит
и примется сама же ублажать обиженную дочку.
Да, но — здесь-то
и раскрывается в полной силе весь ужас; нелепых отношений, изображенных нам в «Своих людях».
Что выходит из тесного круга обыденной жизни, постоянно им видимой, о том он имеет лишь смутные понятия,
да ни мало
и не заботится, находя, что то уж совсем другое, об этом уж нашему брату
и думать нечего…
Да, кого я полюблю, за того
и отдам».
И на дочь свою, когда та делает попытку убедить отца, он, при всей своей мягкости, прикрикивает: «
Да как ты смеешь так со мною разговаривать?» А затем он дает ей строгий приказ: «Вот тебе, Авдотья, мое последнее слово: или поди ты у меня за Бородкина, или я тебя
и знать не хочу».
Да просто оттого, видите, что, «отец проклянет меня; каково мне будет тогда жить на белом свете?» Вследствие того она простодушно советует Вихореву переговорить с ее отцом; Вихорев предполагает неудачу,
и она успокаивает его таким рассуждением: «Что же делать! знать, моя такая судьба несчастная…
Стал он ее уговаривать
да приласкал немножко,
и вот что она уже говорит ему: «Ненаглядный ты мой!
Я ее в страхе воспитывал
да в добродетели,
и она у меня как голубка была чистая.
Кажется, чего бы лучше: воспитана девушка «в страхе
да в добродетели», по словам Русакова, дурных книг не читала, людей почти вовсе не видела, выход имела только в церковь божию, вольнодумных мыслей о непочтении к старшим
и о правах сердца не могла ниоткуда набраться, от претензий на личную самостоятельность была далека, как от мысли — поступить в военную службу…
Напрасно пророка о тени он просит:
Его лишь песок раскаленный заносит,
Да коршун хохлатый, степной нелюдим,
Добычу терзает
и щиплет над ним.
Наливки там, вишневки разные — а не понимают того, что на это есть шампанское!» «А за столом-то какое невежество: молодец в поддевке прислуживает либо девка!» «Я, — говорит, — в здешнем городе только
и вижу невежество
да необразование; для того
и хочу в Москву переехать,
и буду там моду всякую подражать».
Да, право… ничего я ему сказать не смею; разве с кем поговоришь с посторонним про свое горе, поплачешь, душу отведешь, только
и всего»…
А между тем Торцов
и не думает прибавить жалованья усердному приказчику, на что даже сам кроткий Митя жалуется: «Жалованье маленькое от Гордея Карпыча, все обида
да брань,
да все бедностью попрекает, точно я виноват… а жалованья не прибавляет».
Но вот
и сама Любовь Гордеевна приходит; у Мити расходилось сердце до того, что он предлагает Пелагее Егоровне снарядить дочку потеплее к вечеру, а он ее увезет к своей матушке,
да там
и повенчаются.
Благодаря общей апатии
и добродушию людей такое поведение почти всегда удается: иной
и хотел бы спросить отчета — как
и почему? — у начальника или учителя,
да видит, что к тому приступу нет, так
и махнет рукой…
Да тут же еще, кстати, хотели видеть со стороны автора навязывание какого-то великодушия Торцову
и как будто искусственное облагороживанье его личности.
Но вот Любим Торцов начинает обижать нареченного зятя, зять обижен
и дает это заметить Гордею Карпычу довольна грубо, заключая свою речь словами; «Нет, теперь ты приди ко мне
да покланяйся, чтоб я дочь-то твою взял».
Вот за Митьку отдам!»
И в порыве гнева он несколько раз повторяет: «
Да, за Митьку отдам!
Любим говорит ему то же, что
и Коршунов: «
Да ты поклонись в ноги Любиму Торцову, что он тебя оконфузил-то», —
и Пелагея Егоровна прибавляет: «Именно, Любимушка, надо тебе в ноги поклониться»…
Расписка эта
и сама по себе ничего не значит,
да Иванов с дочерью
и не знают о ней
и претензии никакой не имеют; все это сама хозяйка устраивает, желая их облагодетельствовать…
Да уж не то, что в этаком деле, — прибавляет он, —
и в другом-то в чем воли не дают.
Да, но те мальчики, верно, как-нибудь укрылись от мертвящего влияния самодурства, не были заколочены с малолетства; оттого у них
и могла развиться некоторая решимость на борьбу с жизнью, некоторая сила воли.
По праву справедливого возмездия, общество может лишить меня участия
и в другой, выгодной для меня половине условия,
да еще
и взыскать за то, чем я успел воспользоваться не по праву.
Настасья Панкратьева исчезает пред мужем, дышать не смеет, а на сына тоже прикрикивает: «как ты смеешь?»
да «с кем ты говоришь?» То же мы видели
и в Аграфене Кондратьевне в «Своих людях».
Какой-нибудь Тишка затвердил, что надо слушаться старших,
да так с тем только
и остался,
и останется на всю жизнь…
От этого
и выходит, что чувство законности только
и выражается в чувстве послушания
да терпения, а все остальное делается чисто невозможным для обитателя «темного царства», пока он сам нe сделается самодуром.
Хоть я, может быть, сердце свое надорвала через это,
да по крайности я знаю, что я по закону живу,
и никто мне в глаза насмеяться не смеет».
Эти бесчеловечные слова внушены просто тем, что старик совершенно не в состоянии понять: как же это так — от мужа уйти! В его голове никак не помещается такая мысль. Это для него такая нелепость, против которой он даже не знает, как
и возражать, — все равно, как бы нам сказали, что человек должен ходить на руках, а есть ногами: что бы мы стали возражать?.. Он только
и может, что повторять беспрестанно: «
Да как же это так?..
Да ты пойми, что это такое… Как же от мужа идти! Как же это!..»
А отец советует: «Потерпи, подожди!» — «
Да чего мне от него ждать, когда от него уж
и отец его отступился», — возражает Даша, прикрываясь авторитетом.
Пока он еще чувствует истощение от минувшей гульбы
да пока жив в его памяти страх недавнего происшествия, до тех пор
и он поостережется…
Она мечтает о семейном счастии с любимым человеком, заботится о том, чтоб себя «облагородить», так, чтобы никому не стыдно было взять ее замуж; думает о том, какой она хороший порядок будет вести в доме, вышедши замуж; старается вести себя скромно, удаляется от молодого барина, сына Уланбековой,
и даже удивляется на московских барышень, что они очень бойки в своих разговорах про кавалеров
да про гвардейцев.
Купец ограничивает свое самодурство упражнением над домашними
да над близкими людьми; но в обществе он не может дурить, потому что, как мы видели, он, в качестве самодура, труслив
и слабодушен пред всяким независимым человеком.
Таким образом, многие купеческие самодуры, «сердиты,
да не сильны»,
и общество очень много от них страдать не может.
Положим, что Неглигентов, по жизни своей, не стоит, чтобы об нем
и разговаривать много,
да по вас-то он должен сделать для него все на свете, какой бы он там ни был негодяй…
И, решив этим ответом исполнение грозного приговора над судьбою Нади, он опять начинает спрашивать: «что делать»,
да приставать с сожалениями…
Хоть день,
да мой, думаю, — а там что будет, то будет, ничего я
и знать не хочу»…