Неточные совпадения
А
если, уже после этого объяснения, окажется, что наши впечатления ошибочны, что результаты их вредны или что мы приписываем автору то, чего в нем нет, — тогда пусть критика займется разрушением наших заблуждений, но опять-таки на основании того, что дает нам сам автор».
Конечно, мы не отвергаем того, что лучше было бы,
если бы Островский соединил в себе Аристофана, Мольера и Шекспира; но мы знаем, что этого нет, что это невозможно, и все-таки признаем Островского замечательным писателем в нашей литературе, находя, что он и сам по себе, как есть, очень недурен и заслуживает нашего внимания и изучения…
Если в произведении разбираемого автора эти причины указаны, критика пользуется и ими и благодарит автора;
если нет, не пристает к нему с ножом к горлу, как, дескать, он смел вывести
такое лицо, не объяснивши причин его существования?
Были, пожалуй, и
такие ученые, которые занимались опытами, долженствовавшими доказать превращение овса в рожь; были и критики, занимавшиеся доказыванием того, что
если бы Островский такую-то сцену так-то изменил, то вышел бы Гоголь, а
если бы такое-то лицо вот
так отделал, то превратился бы в Шекспира…
Есть, напр., авторы, посвятившие свой талант на воспевание сладострастных сцен и развратных похождений; сладострастие изображается ими в
таком виде, что
если им поверить, то в нем одном только и заключается истинное блаженство человека.
Его непосредственное чувство всегда верно указывает ему на предметы; но когда его общие понятия ложны, то в нем неизбежно начинается борьба, сомнения, нерешительность, и
если произведение его и не делается оттого окончательно фальшивым, то все-таки выходит слабым, бесцветным и нестройным.
Поверьте, что
если б Островский принялся выдумывать
таких людей и
такие действия, то как бы ни драматична была завязка, как бы ни рельефно были выставлены все характеры пьесы, произведение все-таки в целом осталось бы мертвым и фальшивым.
Если у нас человек и подличает,
так больше по слабости характера;
если сочиняет мошеннические спекуляции,
так больше оттого, что окружающие его очень уж глупы и доверчивы;
если и угнетает других, то больше потому, что это никакого усилия не стоит,
так все податливы и покорны.
Если они безмолвно и неподвижно переносят ее,
так это потому, что каждый крик, каждый вздох среди этого смрадного омута захватывает им горло, отдается колючею болью в груди, каждое движение тела, обремененного цепями, грозит им увеличением тяжести и мучительного неудобства их положения.
И
если Матрена Савишна потихоньку от мужа ездит к молодым людям в Останкино,
так это, конечно, означает частию и то, что ее развитие направилось несколько в другую сторону, частию же и то, что ей уж очень тошно приходится от самодурства мужа.
И
если уж больно плут,
так у него как будто и совесть зазрит.
Пузатов делает
такой военный силлогизм: «
Если я тебя не разобью,
так ты меня разобьешь;
так лучше же я тебя разобью».
На войне ведь не беда,
если солдат убьет
такого неприятеля, который ни одного выстрела не послал в наш стан: он подвернулся под пулю — и довольно.
Так точно, что за беда,
если купец обманул честнейшего человека, который никому в жизни ни малейшего зла не сделал.
Иной подличает перед начальником, соображая: все равно, — ведь
если не меня,
так он другого найдет для себя, а я только места лишусь.
Но тут же они придумывают — заставить кредиторов пойти на сделку, — предложить всем 25 коп. за рубль,
если же кто заартачится,
так прибавить, а то, пожалуй, и все заплатить.
Большов говорит: «Это точно, — поторговаться не мешает: не возьмут по двадцати пяти,
так полтину возьмут; а
если полтины не возьмут,
так за семь гривен обеими руками ухватятся.
Подхалюзин боится хозяина, но уж покрикивает на Фоминишну и бьет Тишку; Аграфена Кондратьевна, простодушная и даже глуповатая женщина, как огня боится мужа, но с Тишкой тоже расправляется довольно энергически, да и на дочь прикрикивает, и
если бы сила была,
так непременно бы сжала ее в ежовых рукавицах.
Но приказчик связан с хозяином: он сыт и одет по хозяйской милости, он может «в люди произойти»,
если хозяин полюбит его; а ежели не полюбит, то что же
такое приказчик, со своей непрактической добросовестностью?
Если он ставит в зависимости один от другого несколько фактов, а по рассмотрению критики окажется, что эти факты никогда в
такой зависимости не бывают, а зависят совершенно от других причин, — опять очевидно само собой, что автор неверно понял связь изображаемых им явлений.
Какая же необходимость была воспитывать ее в
таком блаженном неведении, что всякий ее может обмануть?..»
Если б они задали себе этот вопрос, то из ответа и оказалось бы, что всему злу корень опять-так не что иное, как их собственное самодурство.
В самом деле — не очень-то веселая жизнь ожидала бы Авдотью Максимовну,
если бы она вышла за благородного, хотя бы он и не был
таким шалыганом, как Вихорев.
А Вихорев думает: «Что ж, отчего и не пошалить,
если шалости
так дешево обходятся». А тут еще, в заключение пьесы, Русаков, на радостях, что урок не пропал даром для дочери и еще более укрепил, в ней принцип повиновения старшим, уплачивает долг Вихорева в гостинице, где тот жил. Как видите, и тут сказывается самодурный обычай: на милость, дескать, нет образца, хочу — казню, хочу — милую… Никто мне не указ, — ни даже самые правила справедливости.
Но
если нет, то и эта пьеса должна вам представляться сильным протестом, захватившим самодурство в
таком его фазисе, в котором оно может еще обманывать многих некоторыми чертами добродушия и рассудительности.
Если эти черты не
так ярки, чтобы бросаться в глаза каждому,
если впечатление пьесы раздвояется, — это доказывает только (как мы уже замечали в первой статье), что общие теоретические убеждения автора, при создании пьесы, не находились в совершенной гармонии с тем, что выработала его художническая натура из впечатлений действительной жизни.
Так, господин, вывозящий мусор из города, мог бы, несмотря на совершенную бесценность этого предмета, заломить за него непомерные деньги,
если бы увидел, что все окрестные жители по непонятной иллюзии придают ему какую-то особенную цену…
Нет, это можно была бы говорить только в
таком случае,
если бы все, угнетенные самодурами, были очень довольны собой.
Мы
такого чувства не признаем и считаем себя правыми,
если, не служа, не ходим в департамент, не получая жалованья, не даем вычета в пользу инвалидов, и т. п.
Точно
так сочли бы мы себя правыми,
если бы, например, приехали в магометанское государство и, подчинившись его законам, не приняли, однако, ислама.
Страшно, как подумаешь, что ведь обитатели «темного царства», сколько мы знаем их по Островскому, все имеют
такие самодурные наклонности,
если сами не забиты до совершенного отречения от своей личности…
Все это знают, благодетельница, что вы,
если захотите,
так можете из грязи человекам сделать; а не захотите,
так будь хоть семи пядей во лбу, —
так в ничтожестве и пропадет.
Чувство законности, сделавшееся чисто пассивным и окаменелым, превратившееся в тупое благоговение к авторитету чужой воли, не могло бы
так кротко и безмятежно сохраняться в угнетенных людях при виде всех нелепостей и гадостей самодурства,
если бы его не поддерживало что-нибудь более живое и существенное.
Если бы чувство законности не было в людях «темного царства»
так неподвижно и пассивно, то, конечно, потребность в улучшении материального быта повела бы совсем к другим результатам.
С другой стороны,
если бы надобности в материальных благах не было для человека, то, конечно, Андрей Титыч не стал бы
так дрожать перед тятенькой, и Надя могла бы не жить у Уланбековой, и даже Тишка не стал бы уважать Подхалюзина…
Если подумать,
так и окажется, что Анна Петровна очень резонно говорит: «Что
такое незамужняя женщина?
Если только к этому приводит нас вся художественная деятельность замечательного писателя,
так это очень печально!..
Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар.
Если ж и были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это
такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Купцы.
Так уж сделайте
такую милость, ваше сиятельство.
Если уже вы, то есть, не поможете в нашей просьбе, то уж не знаем, как и быть: просто хоть в петлю полезай.
Хлестаков. Черт его знает, что
такое, только не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (Ест.)Мошенники, канальи, чем они кормят! И челюсти заболят,
если съешь один
такой кусок. (Ковыряет пальцем в зубах.)Подлецы! Совершенно как деревянная кора, ничем вытащить нельзя; и зубы почернеют после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.)Больше ничего нет?
Городничий. Да, и тоже над каждой кроватью надписать по-латыни или на другом каком языке… это уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь: когда кто заболел, которого дня и числа… Нехорошо, что у вас больные
такой крепкий табак курят, что всегда расчихаешься, когда войдешь. Да и лучше,
если б их было меньше: тотчас отнесут к дурному смотрению или к неискусству врача.
Городничий (с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли, что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе еще награду за это? Да
если б знали,
так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!