Неточные совпадения
«Она выражалась — 1) в новости быта, выводимого
автором и до него еще непочатого, если исключить некоторые очерки Вельтмана и Луганского (хороши предшественники для Островского!!); 2) в новости отношения
автора к изображаемому им быту и выводимым
лицам; 3) в новости манеры изображения; 4) в новости языка — в его цветистости (!), особенности (?)».
Пред ее судом стоят
лица, созданные
автором, и их действия; она должна сказать, какое впечатление производят на нее эти
лица, и может обвинять
автора только за то, ежели впечатление это неполно, неясно, двусмысленно.
Она никогда не позволит себе, напр., такого вывода: это
лицо отличается привязанностью к старинным предрассудкам; но
автор выставил его добрым и неглупым, следственно
автор желал выставить в хорошем свете старинные предрассудки.
Если в произведении разбираемого
автора эти причины указаны, критика пользуется и ими и благодарит
автора; если нет, не пристает к нему с ножом к горлу, как, дескать, он смел вывести такое
лицо, не объяснивши причин его существования?
В-третьих, по согласию всех критиков, почти все характеры в пьесах Островского совершенно обыденны и не выдаются ничем особенным, не возвышаются над пошлой средою, в которой они поставлены. Это ставится многими в вину
автору на том основании, что такие
лица, дескать, необходимо должны быть бесцветными. Но другие справедливо находят и в этих будничных
лицах очень яркие типические черты.
Но
автор хотел приписать этому
лицу всевозможные добрые качества, и в числе их приписал даже такое, от которого настоящие Бородкины, вероятно, отреклись бы с ужасом.
Так точно за
лицо Петра Ильича в «Не так живи, как хочется»
автора упрекали, что он не придал этому
лицу той широты натуры, того могучего размаха, какой, дескать, свойствен русскому человеку, особенно в разгуле.
И то уже есть в этой комедии фальшивый тон в
лице Жадова; но и его почувствовал сам
автор, еще прежде всех критиков.
Критика должна сказать: «Вот
лица и явления, выводимые
автором; вот сюжет пьесы; а вот смысл, какой, по нашему мнению, имеют жизненные факты, изображаемые художником, и вот степень их значения в общественной жизни».
Если он, например, силится возвести какое — нибудь
лицо во всеобщий тип, а критика докажет, что оно имеет значение очень частное и мелкое, — ясно, что
автор повредил произведению ложным взглядом на героя.
Тут критика может рассмотреть только: точно ли человек, выставляемый
автором как благородный дурак действительно таков по понятиям критики об уме и благородстве, — и затем: такое ли значение придает
автор своим
лицам, какое имеют они в действительной жизни?
Говоря о
лицах Островского, мы, разумеется, хотели показать их значение в действительной жизни; но мы все-таки должны были относиться, главным образом, к произведениям фантазии
автора, а не непосредственно к явлениям настоящей жизни.
Неточные совпадения
Вы посмеетесь даже от души над Чичиковым, может быть, даже похвалите
автора, скажете: «Однако ж кое-что он ловко подметил, должен быть веселого нрава человек!» И после таких слов с удвоившеюся гордостию обратитесь к себе, самодовольная улыбка покажется на
лице вашем, и вы прибавите: «А ведь должно согласиться, престранные и пресмешные бывают люди в некоторых провинциях, да и подлецы притом немалые!» А кто из вас, полный христианского смиренья, не гласно, а в тишине, один, в минуты уединенных бесед с самим собой, углубит во внутрь собственной души сей тяжелый запрос: «А нет ли и во мне какой-нибудь части Чичикова?» Да, как бы не так!
Хотя, конечно, они
лица не так заметные, и то, что называют второстепенные или даже третьестепенные, хотя главные ходы и пружины поэмы не на них утверждены и разве кое-где касаются и легко зацепляют их, — но
автор любит чрезвычайно быть обстоятельным во всем и с этой стороны, несмотря на то что сам человек русский, хочет быть аккуратен, как немец.
Итак, читатели не должны негодовать на
автора, если
лица, доныне являвшиеся, не пришлись по его вкусу: это вина Чичикова, здесь он полный хозяин, и куда ему вздумается, туда и мы должны тащиться.
Грэй присел на корточки, заглядывая девушке в
лицо снизу и не подозревая, что напоминает собой фавна с картины Арнольда Беклина [Беклин Арнольд (1827–1901) — швейцарский художник,
автор картин на мифологические сюжеты.].
Вечером собралось человек двадцать; пришел большой, толстый поэт,
автор стихов об Иуде и о том, как сатана играл в карты с богом; пришел учитель словесности и тоже поэт — Эвзонов, маленький, чернозубый человек, с презрительной усмешкой на желтом
лице; явился Брагин, тоже маленький, сухой, причесанный под Гоголя, многоречивый и особенно неприятный тем, что всесторонней осведомленностью своей о делах человеческих он заставлял Самгина вспоминать себя самого, каким Самгин хотел быть и был лет пять тому назад.