Неточные совпадения
Но, по одной из тех странных, для обыкновенного читателя, и
очень досадных для автора, случайностей, которые так часто повторяются в нашей бедной литературе, — пьеса Островского
не только
не была играна на театре, но даже
не могла встретить подробной и серьезной оценки ни в одном журнале.
Весьма бесцеремонно нашел он, что нынешней критике пришелся
не по плечу талант Островского, и потому она стала к нему в положение
очень комическое; он объявил даже, что и «Свои люди»
не были разобраны потому только, что и в них уже высказалось новое слово, которое критика хоть и видит, да зубом неймет…
Это им
не понравилось, и самый нелепый из критиков так называемой западнической партии выразил свое суждение, тоже
очень категорическое, следующим образом: «Дидактическое направление, определяющее характер этих произведений,
не позволяет нам признать в них истинно поэтического таланта.
Тот же критик решил (
очень энергически), что в драме «
Не так живи, как хочется» Островский проповедует, будто «полная покорность воле старших, слепая вера в справедливость исстари предписанного закона и совершенное отречение от человеческой свободы, от всякого притязания на право заявить свои человеческие чувства гораздо лучше, чем самая мысль, чувство и свободная воля человека».
Конечно, мы
не отвергаем того, что лучше было бы, если бы Островский соединил в себе Аристофана, Мольера и Шекспира; но мы знаем, что этого нет, что это невозможно, и все-таки признаем Островского замечательным писателем в нашей литературе, находя, что он и сам по себе, как есть,
очень недурен и заслуживает нашего внимания и изучения…
В-третьих, по согласию всех критиков, почти все характеры в пьесах Островского совершенно обыденны и
не выдаются ничем особенным,
не возвышаются над пошлой средою, в которой они поставлены. Это ставится многими в вину автору на том основании, что такие лица, дескать, необходимо должны быть бесцветными. Но другие справедливо находят и в этих будничных лицах
очень яркие типические черты.
Если у нас человек и подличает, так больше по слабости характера; если сочиняет мошеннические спекуляции, так больше оттого, что окружающие его
очень уж глупы и доверчивы; если и угнетает других, то больше потому, что это никакого усилия
не стоит, так все податливы и покорны.
Фет
очень верно выражает неопределенные впечатления природы, и, однако ж, отсюда вовсе
не следует, чтобы его стихи имели большое значение в русской литературе.
Мы знаем общую причину такого настроения, указанную нам
очень ясно самим же Островским, и видим, что Марья Антиповна составляет
не исключительное, а самое обыкновенное, почти всегдашнее явление в этом роде.
Антип Антипыч
не только
очень любезно принимает его,
не только внимательно слушает его рассказы о кутеже сына Сеньки, вынуждающем старика самого жениться, и о собственных плутовских штуках Ширялова, но в заключение еще сватает за него сестру свою, и тут же, без согласия и без ведома Марьи Антиповны, окончательно слаживает дело.
Дело, стало быть,
очень просто: представилась возможность выгодно сбыть сестру, — как же
не воспользоваться случаем?
Но Липочка
очень бесцеремонно говорит: «У маменьки семь пятниц на неделе; тятенька — как
не пьян, так молчит, а как пьян, так прибьет, того и гляди…
А посмотришь, — он вовсе
не изверг, а человек
очень обыкновенный и даже добродушный.
Вы видите, что решение Большова
очень добродушно и вовсе
не обнаруживает сильной злодейской натуры: он хочет кое-что, по силе возможности, вытянуть из кредиторов в тех видах, что у него дочь невеста, да и самому ему покой нужен…
Но Подхалюзин говорит ему: «А уж по мне, Самсон Силыч, коли платить по двадцати пяти, так пристойнее совсем
не платить», — и Большов, без всяких возражении,
очень легко соглашается.
Хлопоты эти
очень смущают его: они вовсе
не в его натуре.
Подхалюзин отвечает: «Это точно-с, Самсон Силыч», но, в сущности, оно
не «точно», а
очень нелепо.
По нашему мнению, вся эта сцена
очень близко подходит к той сцене в «Ревизоре», где городничий ругает купцов, что они
не помнят, как он им плутовать помогал.
Ловкий мошенник большой руки, пустившись на такое дело, как злостное банкротство,
не пропустил бы случая отделаться 25 копейками за рубль; он тотчас покончил бы всю аферу этой выгодной вделкой и был бы
очень доволен.
Но автор комедии вводит нас в самый домашний быт этих людей, раскрывает перед нами их душу, передает их логику, их взгляд на вещи, и мы невольно убеждаемся, что тут нет ни злодеев, ни извергов, а всё люди
очень обыкновенные, как все люди, и что преступления, поразившие нас, суть вовсе
не следствия исключительных натур, по своей сущности наклонных к злодейству, а просто неизбежные результаты тех обстоятельств, посреди которых начинается и проходит жизнь людей, обвиняемых нами.
Мы видели, что Большов вовсе
не сильная натура, что он
не способен к продолжительной борьбе, да и вообще
не любит хлопот; видели мы также, что Подхалюзин — человек сметливый и вовсе
не привязанный к своему хозяину; видели, что и все домашние
не очень-то расположены к Самсону Силычу, кроме разве жены его, совершенно ничтожной и глупой старухи.
Человек он
не гениальный,
не герой и
не титан, а
очень обыкновенный смертный.
Задачи его обыкновенно
очень мизерны, вопросы —
не глубоки, потому что круг зрения его
очень ограничен.
В самом деле —
не очень-то веселая жизнь ожидала бы Авдотью Максимовну, если бы она вышла за благородного, хотя бы он и
не был таким шалыганом, как Вихорев.
Он остановился на данной точке и все, что из нее выходит, обсуждает довольно правильно: он
очень верно замечает, что дочь его
не трудно обмануть, что разговоры Арины Федотовны могут быть для нее вредны, что невоспитанной купчихе
не сладко выходить за барина, и проч.
«Бедность
не порок» нам
очень ясно представляет, как честная, но слабая натура глохнет и погибает под бессмыслием самодурства.
Решение это
очень смело, но оно
не составляет обдуманного, серьезного плана, и ему суждено погибнуть так же скоро, как оно зародилось.
Он рад будет прогнать и погубить вас, но, зная, что с вами много хлопот, сам постарается избежать новых столкновений и сделается даже
очень уступчив: во-первых, у него нет внутренних сил для равной борьбы начистоту, во-вторых, он вообще
не привык к какой бы то ни было последовательной и продолжительной работе, а бороться с человеком, который смело и неотступно пристает к вам, — это тоже работа немалая…
Итак, Гордей Карпыч в качестве самодура
очень слабодушен и вовсе
не имеет выдержки в своем характере.
Но все окружающие говорят, что Андрей Титыч — умный, и он даже сам так разумно рассуждает о своем брате: «
Не пускают, — говорит, — меня в театр; ту причину пригоняют, что у нас один брат помешанный от театру; а он совсем
не от театру, — так, с малолетства заколотили
очень»…
Но, разумеется, выбиваются наверх
не все, и даже
очень немногие: для этого надо иметь довольно крепкую натуру и потом сверхъестественным образом выворотить ее.
Это совершенно понятно: во-первых, самодур также почти
не имеет истинных нравственных понятий и, следовательно,
не может правильно различать добро и зло и, по необходимости, должен руководствоваться произволом; во-вторых — безусловное послушание других
очень выгодно для него, потому что затем он может уж ничем
не стесняться.
Мы
не будем долго на ней останавливаться —
не потому, чтоб она того
не стоила, а потому, что, во-первых, наши статьи и без того
очень растянулись, а во-вторых, сама пьеса
очень проста — и по интриге, и по очеркам, характеров, так что для объяснения их
не нужно много слов, особенно после того, что говорено было выше.
Умствовать об этом можно
очень много; но мы
не хотим умствовать, а делаем эти вопросы только затем, что находим прямой ответ на них в комедиях Островского.
Она мечтает о семейном счастии с любимым человеком, заботится о том, чтоб себя «облагородить», так, чтобы никому
не стыдно было взять ее замуж; думает о том, какой она хороший порядок будет вести в доме, вышедши замуж; старается вести себя скромно, удаляется от молодого барина, сына Уланбековой, и даже удивляется на московских барышень, что они
очень бойки в своих разговорах про кавалеров да про гвардейцев.
Уж на что Тит Титыч Брусков, — и тот
не посмел
очень вольничать над Ивановым и, пришедши домой, сознавался: «Они только тем и взяли, что я в их квартире был; а пришли бы они сюда, так я бы уж бы их уконтентовал».
Таким образом, многие купеческие самодуры, «сердиты, да
не сильны», и общество
очень много от них страдать
не может.
Если б он мог придумать выдавать их за тех, за кого они
не хотят и кто их брать
не хочет, то
очень может быть, что эта идея и понравилась бы ему…
Митя
не стал бы заглазно плакаться на хозяина и молчать перед ним, считая законом его волю, а просто нашел бы
очень законным делом — потребовать от него прибавки жалованья.
Живые натуры угнетаемой стороны пускаются в плутни для своего обеспечения, а неживые стараются своей неподвижностью и покорностью заслужить себе милость самодура и капельку живой воды (которую он, впрочем, дает им
очень редко, чтобы
не слишком оживились).
Многое мы
не досказали, об ином, напротив, говорили
очень длинно; но пусть простят нам читатели, имевшие терпение дочитать нашу статью.