Неточные совпадения
Весьма бесцеремонно нашел он, что нынешней критике пришелся
не по плечу талант Островского, и потому она
стала к нему в положение очень комическое; он объявил даже, что и «Свои люди»
не были разобраны потому только, что и в них уже высказалось новое слово, которое критика хоть и видит, да зубом неймет…
Кажется, уж причины-то молчания критики о «Своих людях» мог бы знать положительно автор
статьи,
не пускаясь в отвлеченные соображения!
В продолжении
статьи брошено еще несколько презрительных отзывов о критике, сказано, что «солон ей этот быт (изображаемый Островским), солон его язык, солоны его типы, — солоны по ее собственному состоянию», — и затем критик, ничего
не объясняя и
не доказывая, преспокойно переходит к Летописям, Домострою и Посошкову, чтобы представить «обозрение отношений нашей литературы к народности».
Вскоре потом сочувственная похвала Островскому вошла уже в те пределы, в которых она является в виде увесистого булыжника, бросаемого человеку в лоб услужливым другом: в первом томе «Русской беседы» напечатана была
статья г. Тертия Филиппова о комедии «
Не так живи, как хочется».
«
Стало быть, была какая-нибудь причина?» Может быть, действительно Островский так часто изменяет свое направление, что его характер до сих пор еще
не мог определиться?
С другой стороны — навязывать автору свой собственный образ мыслей тоже
не нужно, да и неудобно (разве при такой отваге, какую выказал критик «Атенея», г. Н. П. Некрасов, из Москвы): теперь уже для всякого читателя ясно, что Островский
не обскурант,
не проповедник плетки как основания семейной нравственности,
не поборник гнусной морали, предписывающей терпение без конца и отречение от прав собственной личности, — равно как и
не слепой, ожесточенный пасквилянт, старающийся во что бы то ни
стало выставить на позор грязные пятна русской жизни.
И этот игрок многих еще обыгрывал: другие,
стало быть, и трех-то ходов
не рассчитывали, а так только — смотрели на то, что у них под носом.
Дело,
стало быть, очень просто: представилась возможность выгодно сбыть сестру, — как же
не воспользоваться случаем?
Это странное явление (столь частое, однако же, в нашем обществе), происходит оттого, что Большов
не понимает истинных начал общественного союза,
не признает круговой поруки прав и обязанностей человека в отношении и другим и, подобно Пузатову, смотрит на общество, как на вражеский
стан.
Работающему человеку никогда здесь
не было мирной, свободной и общеполезной деятельности; едва успевши осмотреться, он уже чувствовал, что очутился каким-то образом в неприятельском
стане и должен, для спасения своего существования, как-нибудь надуть своих врагов, прикинувшись хоть добровольным переметчиком.
На войне ведь
не беда, если солдат убьет такого неприятеля, который ни одного выстрела
не послал в наш
стан: он подвернулся под пулю — и довольно.
Другой держит свои помещичьи права, рассчитывая: все равно, — ведь если
не мой управляющий, то окружной
станет стеснять моих крестьян.
Тяжело проследить подобную карьеру; горько видеть такое искажение человеческой природы. Кажется, ничего
не может быть хуже того дикого, неестественного развития, которое совершается в натурах, подобных Подхалюзину, вследствие тяготения над ними самодурства. Но в последующих комедиях Островского нам представляется новая сторона того же влияния, по своей мрачности и безобразию едва ли уступающая той, которая была нами указана в прошедшей
статье.
Бородкин ей нравился; но ей сказали, что он мужик необразованный, и она теряется,
не знает, что думать, и доходит до того, что Бородкин
становится ей противен.
Из этой сцены мы с достоверностью можем заключить, что если Вихорев и насильно посадил Авдотью Максимовну в коляску, то он сделал это единственно по скорости времени, но что она и сама
не могла бы устоять против Вихорева, если бы он
стал ее уговаривать.
Если эти черты
не так ярки, чтобы бросаться в глаза каждому, если впечатление пьесы раздвояется, — это доказывает только (как мы уже замечали в первой
статье), что общие теоретические убеждения автора, при создании пьесы,
не находились в совершенной гармонии с тем, что выработала его художническая натура из впечатлений действительной жизни.
Требовательность Гордея Карпыча
стала больше, а простора для деятельности всех окружающих он
не дает по-прежнему.
Из всей комедии ясно, что Гордей Карпыч
стал таким грубым, страшным и нелепым
не с тех пор только, как съездил в Москву и перенял новую моду.
На первый раз еще у него
станет храбрости и упрямства, и это объясняется даже просто привычкой: привыкши встречать безмолвное повиновение, он с первого раза и поверить
не хочет, чтобы могло явиться серьезное противодействие его воле.
С кем ты говоришь, вспомни!..» Митя
становится перед ним на колени, но это смирение
не обезоруживает Гордея Карпыча: он продолжает ругаться.
Стало, быть, их
не беспечность удерживает в их положении, а что-то другое, поглубже…
Мы
не будем долго на ней останавливаться —
не потому, чтоб она того
не стоила, а потому, что, во-первых, наши
статьи и без того очень растянулись, а во-вторых, сама пьеса очень проста — и по интриге, и по очеркам, характеров, так что для объяснения их
не нужно много слов, особенно после того, что говорено было выше.
Эти бесчеловечные слова внушены просто тем, что старик совершенно
не в состоянии понять: как же это так — от мужа уйти! В его голове никак
не помещается такая мысль. Это для него такая нелепость, против которой он даже
не знает, как и возражать, — все равно, как бы нам сказали, что человек должен ходить на руках, а есть ногами: что бы мы
стали возражать?.. Он только и может, что повторять беспрестанно: «Да как же это так?.. Да ты пойми, что это такое… Как же от мужа идти! Как же это!..»
А теперь у ней другие мысли; она подавлена самодурством, да и впереди ничего
не видит, кроме того же самодурства: «Как подумаешь, — говорит она, — что
станет этот безобразный человек издеваться над тобой, да ломаться, да свою власть показывать, загубит он твой век ни за что!..
Из этих коротких и простых соображений
не трудно понять, почему тяжесть самодурных отношений в этом «темном царстве» обрушивается всего более на женщин. Мы обещали в прошедшей
статье обратить внимание на рабское положение женщины в русской семье, как оно является в комедиях Островского. Мы, кажется, достаточно указали на него в настоящей
статье; остается нам сказать несколько слов о его причинах и указать при этом на одну комедию, о которой до сих пор мы
не говорили ни слова, — на «Бедную невесту».
От него ведь дается право и способы к деятельности; без него остальные люди ничтожны, как говорит Юсов в «Доходном месте»: «Обратили на тебя внимание, ну, ты и человек, дышишь; а
не обратили, — что ты?» Так,
стало быть, о бездеятельности самих самодуров и говорить нечего.
Над этим смеются современные либералы; но интересно бы знать, что же, в самом деле,
станет у нас делать девушка,
не вышедшая замуж?
Многое мы
не досказали, об ином, напротив, говорили очень длинно; но пусть простят нам читатели, имевшие терпение дочитать нашу
статью.
Впрочем, многие выводы и заключения, которых мы
не досказали здесь, должны сами собой прийти на мысль читателю, у которого достанет терпения и внимания до конца
статьи.