Неточные совпадения
Первое
произведение его («Картина семейного счастья») не
было замечено решительно никем, не вызвало в журналах ни одного слова — ни в похвалу, ни в порицание автора.
Через три года явилось второе
произведение Островского: «Свои люди — сочтемся»; автор встречен
был всеми как человек совершенно новый в литературе, и немедленно всеми признан
был писателем необычайно талантливым, лучшим, после Гоголя, представителем драматического искусства в русской литературе.
Это показыванье языка
было, разумеется, не совсем удобно для серьезной речи о
произведениях Островского; но и то нужно сказать, — кто же мог сохранить серьезный вид, прочитав о Любиме Торцове такие стихи...
«Отечествен. записки» постоянно служили неприятельским станом для Островского, и большая часть их нападений обращена
была на критиков, превозносивших его
произведения.
Мало того — ему сделан
был даже упрек в том, что верному изображению действительности (т. е. исполнению) он отдается слишком исключительно, не заботясь об идее своих
произведений.
И все это часто говорилось, по поводу одних и тех же
произведений, критиками, которые должны
были сходиться, по-видимому, в основных воззрениях.
Но, в сущности, Островский никогда не
был ни тем, ни другим, по крайней мере в своих
произведениях.
Отвергнувши эту, заранее приготовленную, мерку, критика должна
была бы приступить к
произведениям Островского просто для их изучения, с решительностью брать то, что дает сам автор.
В
произведениях талантливого художника, как бы они ни
были разнообразны, всегда можно примечать нечто общее, характеризующее все их и отличающее их от
произведений других писателей.
Будучи положены в основу названных пьес, эти случайности доказывают, что автор придавал им более значения, нежели они имеют в самом деле, и эта неверность взгляда повредила цельности и яркости самих
произведений.
Поверьте, что если б Островский принялся выдумывать таких людей и такие действия, то как бы ни драматична
была завязка, как бы ни рельефно
были выставлены все характеры пьесы,
произведение все-таки в целом осталось бы мертвым и фальшивым.
По схоластическим требованиям,
произведение искусства не должно допускать случайности; в нем все должно
быть строго соображено, все должно развиваться последовательно из одной данной точки, с логической необходимостью и в то же время естественностью!
По нашему же мнению, для художественного
произведения годятся всякие сюжеты, как бы они ни
были случайны, и в таких сюжетах нужно для естественности жертвовать даже отвлеченною логичностью, в полной уверенности, что жизнь, как и природа, имеет свою логику и что эта логика, может
быть, окажется гораздо лучше той, какую мы ей часто навязываем…
Для этого-то и необходимо реальное рассмотрение того, что
есть в его
произведениях.
Во-первых, о ней до сих пор не
было говорено ничего серьезного; во-вторых, краткие заметки, какие делались о ней мимоходом, постоянно обнаруживали какое-то странное понимание смысла пьесы; в-третьих, сама по себе комедия эта принадлежит к наиболее ярким и выдержанным
произведениям Островского; в-четвертых, не
будучи играна на сцене, она менее популярна в публике, нежели другие его пьесы…
Он мог брать для своих изображений не те жизненные факты, в которых известная идея отражаемся наилучшим образом, мог давать им произвольную связь, толковать их не совсем верно; но если художническое чутье не изменило ему, если правда в
произведении сохранена, — критика обязана воспользоваться им для объяснения действительности, равно как и для характеристики таланта писателя, но вовсе не для брани его за мысли, которых он, может
быть, еще и не имел.
Таковы должны
быть, по нашему мнению, отношения реальной критики к художественным
произведениям; таковы в особенности должны они
быть к писателю при обозрении целой его литературной деятельности.
Главное дело в том, чтоб он
был добросовестен и не искажал фактов жизни в пользу своих воззрений: тогда истинный смысл фактов сам собою выкажется в
произведении, хотя, разумеется, и не с такою яркостью, как в том случае, когда художнической работе помогает и сила отвлеченной мысли…
Теперь, кажется, не нужно доказывать, что таких намерений не
было у Островского: характер его литературной деятельности определился, и в одном из последующих своих
произведений он сам произнес то слово, которое, по нашему мнению, всего лучше может служить к характеристике направления его сатиры.
Это не
есть сколок с одного из типов, которых несколько экземпляров представлено в лучших наших литературных
произведениях: он не Онегин, не Печорин, не Грушницкий даже, даже вообще не лишний человек.
Говоря о лицах Островского, мы, разумеется, хотели показать их значение в действительной жизни; но мы все-таки должны
были относиться, главным образом, к
произведениям фантазии автора, а не непосредственно к явлениям настоящей жизни.
Неточные совпадения
Он знал, что надо
было много внимания и осторожности для того, чтобы, снимая покров, не повредить самого
произведения, и для того, чтобы снять все покровы; но искусства писать, техники тут никакой не
было.
Инспектор врачебной управы вдруг побледнел; ему представилось бог знает что: не разумеются ли под словом «мертвые души» больные, умершие в значительном количестве в лазаретах и в других местах от повальной горячки, против которой не
было взято надлежащих мер, и что Чичиков не
есть ли подосланный чиновник из канцелярии генерал-губернатора для
произведения тайного следствия.
С каждым годом притворялись окна в его доме, наконец остались только два, из которых одно, как уже видел читатель,
было заклеено бумагою; с каждым годом уходили из вида более и более главные части хозяйства, и мелкий взгляд его обращался к бумажкам и перышкам, которые он собирал в своей комнате; неуступчивее становился он к покупщикам, которые приезжали забирать у него хозяйственные
произведения; покупщики торговались, торговались и наконец бросили его вовсе, сказавши, что это бес, а не человек; сено и хлеб гнили, клади и стоги обращались в чистый навоз, хоть разводи на них капусту, мука в подвалах превратилась в камень, и нужно
было ее рубить, к сукнам, холстам и домашним материям страшно
было притронуться: они обращались в пыль.
Почти месяц после того, как мы переехали в Москву, я сидел на верху бабушкиного дома, за большим столом и писал; напротив меня сидел рисовальный учитель и окончательно поправлял нарисованную черным карандашом головку какого-то турка в чалме. Володя, вытянув шею, стоял сзади учителя и смотрел ему через плечо. Головка эта
была первое
произведение Володи черным карандашом и нынче же, в день ангела бабушки, должна
была быть поднесена ей.
Он прочел все, что
было написано во Франции замечательного по части философии и красноречия в XVIII веке, основательно знал все лучшие
произведения французской литературы, так что мог и любил часто цитировать места из Расина, Корнеля, Боало, Мольера, Монтеня, Фенелона; имел блестящие познания в мифологии и с пользой изучал, во французских переводах, древние памятники эпической поэзии, имел достаточные познания в истории, почерпнутые им из Сегюра; но не имел никакого понятия ни о математике, дальше арифметики, ни о физике, ни о современной литературе: он мог в разговоре прилично умолчать или сказать несколько общих фраз о Гете, Шиллере и Байроне, но никогда не читал их.