Неточные совпадения
Сумели же они любить свой народ, сумели же пострадать за него, сумели же пожертвовать для него
всем и сумели же в то же время не сходиться с ним, когда надо, не потворствовать ему в
известных понятиях.
Из Москвы был выписан
известный врач для консилиума;
весь город посетил Варвару Петровну.
А между тем, если бы совокупить
все эти факты за целый год в одну книгу, по
известному плану и по
известной мысли, с оглавлениями, указаниями, с разрядом по месяцам и числам, то такая совокупность в одно целое могла бы обрисовать
всю характеристику русской жизни за
весь год, несмотря даже на то, что фактов публикуется чрезвычайно малая доля в сравнении со
всем случившимся.
Конечно,
всё может войти: курьезы, пожары, пожертвования, всякие добрые и дурные дела, всякие слова и речи, пожалуй, даже известия о разливах рек, пожалуй, даже и некоторые указы правительства, но изо
всего выбирать только то, что рисует эпоху;
всё войдет с
известным взглядом, с указанием, с намерением, с мыслию, освещающею
всё целое,
всю совокупность.
— Значит, выйдет нечто с направлением, подбор фактов под
известное направление, — пробормотал он,
все еще не поднимая головы.
У нас сильно упрекали ее в честолюбии; но
известная стремительность характера Варвары Петровны и в то же время настойчивость чуть не восторжествовали над препятствиями; общество почти уже устроилось, а первоначальная мысль
всё шире и шире развивалась в восхищенном уме основательницы: она уже мечтала об основании такого же комитета в Москве, о постепенном распространении его действий по
всем губерниям.
Мы со Степаном Трофимовичем, не без страха за смелость предположения, но обоюдно ободряя друг друга, остановились наконец на одной мысли: мы решили, что виновником разошедшихся слухов мог быть один только Петр Степанович, хотя сам он некоторое время спустя, в разговоре с отцом, уверял, что застал уже историю во
всех устах, преимущественно в клубе, и совершенно
известною до мельчайших подробностей губернаторше и ее супругу.
— Чтобы по приказанию, то этого не было-с ничьего, а я единственно человеколюбие ваше знамши,
всему свету
известное. Наши доходишки, сами знаете, либо сена клок, либо вилы в бок. Я вон в пятницу натрескался пирога, как Мартын мыла, да с тех пор день не ел, другой погодил, а на третий опять не ел. Воды в реке сколько хошь, в брюхе карасей развел… Так вот не будет ли вашей милости от щедрот; а у меня тут как раз неподалеку кума поджидает, только к ней без рублей не являйся.
Варвара Петровна тотчас же поспешила заметить, что Степан Трофимович вовсе никогда не был критиком, а, напротив,
всю жизнь прожил в ее доме. Знаменит же обстоятельствами первоначальной своей карьеры, «слишком
известными всему свету», а в самое последнее время — своими трудами по испанской истории; хочет тоже писать о положении теперешних немецких университетов и, кажется, еще что-то о дрезденской Мадонне. Одним словом, Варвара Петровна не захотела уступить Юлии Михайловне Степана Трофимовича.
У Юлии Михайловны, по старому счету, было двести душ, и, кроме того, с ней являлась большая протекция. С другой стороны, фон Лембке был красив, а ей уже за сорок. Замечательно, что он мало-помалу влюбился в нее и в самом деле, по мере того как
всё более и более ощущал себя женихом. В день свадьбы утром послал ей стихи. Ей
всё это очень нравилось, даже стихи: сорок лет не шутка. Вскорости он получил
известный чин и
известный орден, а затем назначен был в нашу губернию.
В другой раз, у одного мелкого чиновника, почтенного с виду семьянина, заезжий из другого уезда молодой человек, тоже мелкий чиновник, высватал дочку, семнадцатилетнюю девочку, красотку,
известную в городе
всем.
Действительно, предприятие было эксцентрическое:
все отправлялись за реку, в дом купца Севостьянова, у которого во флигеле, вот уж лет с десять, проживал на покое, в довольстве и в холе,
известный не только у нас, но и по окрестным губерниям и даже в столицах Семен Яковлевич, наш блаженный и пророчествующий.
— Да, дошло, Степан Трофимович; вы тщательно скрывали от меня
все новые идеи, теперь
всем уже
известные, и делали это единственно из ревности, чтоб иметь надо мною власть. Теперь даже эта Юлия на сто верст впереди меня. Но теперь и я прозрела. Я защищала вас, Степан Трофимович, сколько могла; вас решительно
все обвиняют.
— Блюм, ты поклялся меня замучить! Подумай, он лицо все-таки здесь заметное. Он был профессором, он человек
известный, он раскричится, и тотчас же пойдут насмешки по городу, ну и
всё манкируем… и подумай, что будет с Юлией Михайловной!
Полное послушание, полная безличность, но раз в тридцать лет Шигалев пускает и судорогу, и
все вдруг начинают поедать друг друга, до
известной черты, единственно чтобы не было скучно.
Но я бежал. Свой бант я спрятал в карман и задними ходами, мне
известными, выбрался из дому на улицу. Прежде
всего, конечно, к Степану Трофимовичу.
Другое дело настоящий пожар: тут ужас и
всё же как бы некоторое чувство личной опасности, при
известном веселящем впечатлении ночного огня, производят в зрителе (разумеется, не в самом погоревшем обывателе) некоторое сотрясение мозга и как бы вызов к его собственным разрушительным инстинктам, которые, увы! таятся во всякой душе, даже в душе самого смиренного и семейного титулярного советника…
Но в доме жили жильцы —
известный в городе капитан с сестрицей и при них пожилая работница, и вот эти-то жильцы, капитан, сестра его и работница,
все трое были в эту ночь зарезаны и, очевидно, ограблены.
Его
все знали как человека даже тихого, но он вдруг как бы срывался и куда-то летел, если что-нибудь
известным образом поражало его.
— Благодарю вас, Эркель… Ай, вы мне больной палец тронули (Эркель неловко пожал ему руку; больной палец был приглядно перевязан черною тафтой). — Но я вам положительно говорю еще раз, что в Петербург я только пронюхать и даже, может быть,
всего только сутки, и тотчас обратно сюда. Воротясь, я для виду поселюсь в деревне у Гаганова. Если они полагают в чем-нибудь опасность, то я первый во главе пойду разделить ее. Если же и замедлю в Петербурге, то в тот же миг дам вам знать…
известным путем, а вы им.
В ночи со Степаном Трофимовичем приключился столь
известный мне и
всем друзьям его припадок холерины — обыкновенный исход
всех нервных напряжений и нравственных его потрясений.