Неточные совпадения
Она объяснила ему всё сразу, резко и убедительно. Намекнула и о восьми тысячах, которые
были ему дозарезу нужны. Подробно рассказала о приданом. Степан Трофимович таращил глаза и трепетал. Слышал всё, но ясно не мог сообразить. Хотел заговорить, но всё обрывался
голос. Знал только, что всё так и
будет, как она говорит, что возражать и не соглашаться дело пустое, а он женатый человек безвозвратно.
О, теперь уж не
будет раздаваться
голос ее! Vingt ans!
— На эти дела вы бы выбрали другого, а я вам вовсе не годен
буду, — проговорил он наконец, как-то ужасно странно понизив
голос, почти шепотом.
— Я… я… она… она
есть… — залепетал капитан дрожащим, взволнованным
голосом.
— Вам нельзя
быть здесь, — проговорил ей Николай Всеволодович ласковым, мелодическим
голосом, и в глазах его засветилась необыкновенная нежность. Он стоял пред нею в самой почтительной позе, и в каждом движении его сказывалось самое искреннее уважение. Бедняжка стремительным полушепотом, задыхаясь, пролепетала ему...
— Во всяком случае, дело это теперь кончено и рассказано, а стало
быть, можно и перестать о нем, — прибавил он, и какая-то сухая, твердая нотка прозвучала в его
голосе. Варвара Петровна поняла эту нотку; но экзальтация ее не проходила, даже напротив.
— Простите за нескромность, — возвысил он
голос, — но ведь вы знаете, я
был нарочно извещен. Знаете вы об этом?
— То
есть если б и подслушивала! — мигом подхватил, весело возвышая
голос и усаживаясь в кресло, Петр Степанович. — Я ничего против этого, я только теперь бежал поговорить наедине… Ну, наконец-то я к вам добился! Прежде всего, как здоровье? Вижу, что прекрасно, и завтра, может
быть, вы явитесь, — а?
— Батюшка! Семен Яковлевич! — раздался вдруг горестный, но резкий до того, что трудно
было и ожидать,
голос убогой дамы, которую наши оттерли к стене. — Целый час, родной, благодати ожидаю. Изреки ты мне, рассуди меня, сироту.
— В Обществе произошла мысль, — продолжал он тем же
голосом, — что я могу
быть тем полезен, если убью себя, и что когда вы что-нибудь тут накутите и
будут виновных искать, то я вдруг застрелюсь и оставлю письмо, что это я всё сделал, так что вас целый год подозревать не могут.
— Если можете, то женитесь на Лизавете Николаевне, — подарил вдруг Маврикий Николаевич, и, что
было всего любопытнее, никак нельзя
было узнать по интонации
голоса, что это такое: просьба, рекомендация, уступка или приказание.
— Флибустьеры! — провопил он еще визгливее и нелепее, и
голос его пресекся. Он стал, еще не зная, что он
будет делать, но зная и ощущая всем существом своим, что непременно сейчас что-то сделает.
Это неожиданное болезненное восклицание, чуть не рыдание,
было нестерпимо. Это, вероятно,
была минута первого полного, со вчерашнего дня, яркого сознания всего происшедшего — и тотчас же затем отчаяния, полного, унизительного, предающегося; кто знает, — еще мгновение, и он, может
быть, зарыдал бы на всю залу. Степан Трофимович сначала дико посмотрел на него, потом вдруг склонил голову и глубоко проникнутым
голосом произнес...
Заслышав намеки об утренних происшествиях, он стал как-то беспокойно повертываться, уставился
было на князя, видимо пораженный его торчащими вперед, густо накрахмаленными воротничками; потом вдруг точно вздрогнул, заслышав
голос и завидев вбежавшего Петра Степановича, и, только что Степан Трофимович успел проговорить свою сентенцию о социалистах, вдруг подошел к нему, толкнув по дороге Лямшина, который тотчас же отскочил с выделанным жестом и изумлением, потирая плечо и представляясь, что его ужасно больно ушибли.
— Да это Лебядкина! Лебядкина и
есть! — отозвалось несколько
голосов. Раздался смех и даже аплодисмент, хотя и немногочисленный.
Я уже прежде упоминал, что у него
был слишком крикливый
голос, несколько даже женственный, и притом с настоящим благородным дворянским присюсюкиванием.
Разумеется, кончилось не так ладно; но то худо, что с него-то и началось. Давно уже началось шарканье, сморканье, кашель и всё то, что бывает, когда на литературном чтении литератор, кто бы он ни
был, держит публику более двадцати минут. Но гениальный писатель ничего этого не замечал. Он продолжал сюсюкать и мямлить, знать не зная публики, так что все стали приходить в недоумение. Как вдруг в задних рядах послышался одинокий, но громкий
голос...
— Господин Кармазинов, — раздался вдруг один свежий юный
голос из глубины залы. Это
был голос очень молоденького учителя уездного училища, прекрасного молодого человека, тихого и благородного, у нас недавнего еще гостя. Он даже привстал с места. — Господин Кармазинов, если б я имел счастие так полюбить, как вы нам описали, то, право, я не поместил бы про мою любовь в статью, назначенную для публичного чтения…
Он издавал какие-то звуки умеренным, но охрипшим баском, и вот эта-то охриплость
голоса и должна
была означать одну из известных газет.
Я не знаю, там в «
Голосе» пишут про повсеместные разбои, но ведь не может же, я думаю,
быть, что сейчас, как вышел на дорогу, тут и разбойник?
Так и
есть; он узнал этот
голос!
— Не может она ко всякому ходить. По ночам особая практика… Убирайтесь к Макшеевой и не смейте шуметь! — трещал обозленный женский
голос. Слышно
было, как Виргинский останавливал; но старая дева его отталкивала и не уступала.
— Господа, — возвысил
голос Петр Степанович, в первый раз нарушая полушепот, что произвело эффект, — вы, я думаю, хорошо понимаете, что нам нечего теперь размазывать. Вчера всё
было сказано и пережевано, прямо и определенно. Но, может
быть, как я вижу по физиономиям, кто-нибудь хочет что-нибудь заявить; в таком случае прошу поскорее. Черт возьми, времени мало, а Эркель может сейчас привести его…
Когда же камни
были подвязаны, а Петр Степанович приподнялся, Виргинский вдруг задрожал весь мелкою дрожью, сплеснул руками и горестно воскликнул во весь
голос...
Бывают сильные моменты испуга, например когда человек вдруг закричит не своим
голосом, а каким-то таким, какого и предположить в нем нельзя
было раньше, и это бывает иногда даже очень страшно.
Крик
был внезапный и одинокий; все продолжали нести молча, и только уже у самого пруда Виргинский, нагибаясь под ношей и как бы утомясь от ее тяжести, вдруг воскликнул опять точно таким же громким и плачущим
голосом...
— Ces vauriens, ces malheureux!.. [Эти негодяи, эти презренные!.. (фр.)] — начал
было он задрожавшим от негодования
голосом; болезненное и ненавистное воспоминание отозвалось в его сердце мучительно. На минуту он как бы забылся.
Началась
было суматоха. Но Степан Трофимович слабым
голосом пролепетал, что он действительно бы заснул une heure, [часок (фр.).] а там — un bouillon, un thé… enfin, il est si heureux. [бульону, чаю… наконец, он так счастлив (фр.).] Он лег и действительно как будто заснул (вероятно, притворился). Варвара Петровна подождала и на цыпочках вышла из-за перегородки.