— Ну всё равно, у меня в одно ухо вошло, в
другое вышло. Не провожайте меня, Маврикий Николаевич, я только Земирку звала. Слава богу, еще и сама хожу, а завтра гулять поеду.
Неточные совпадения
Супруга его да и все дамы были самых последних убеждений, но всё это
выходило у них несколько грубовато, именно — тут была «идея, попавшая на улицу», как выразился когда-то Степан Трофимович по
другому поводу.
В зале, куда
вышел он принять на этот раз Николая Всеволодовича (в
другие разы прогуливавшегося, на правах родственника, по всему дому невозбранно), воспитанный Алеша Телятников, чиновник, а вместе с тем и домашний у губернатора человек, распечатывал в углу у стола пакеты; а в следующей комнате, у ближайшего к дверям залы окна, поместился один заезжий, толстый и здоровый полковник,
друг и бывший сослуживец Ивана Осиповича, и читал «Голос», разумеется не обращая никакого внимания на то, что происходило в зале; даже и сидел спиной.
— En un mot, я только ведь хотел сказать, что это один из тех начинающих в сорок лет администраторов, которые до сорока лет прозябают в ничтожестве и потом вдруг
выходят в люди посредством внезапно приобретенной супруги или каким-нибудь
другим, не менее отчаянным средством… То есть он теперь уехал… то есть я хочу сказать, что про меня тотчас же нашептали в оба уха, что я развратитель молодежи и рассадник губернского атеизма… Он тотчас же начал справляться.
— Ах, как жаль! — воскликнул Липутин с ясною улыбкой. — А то бы я вас, Степан Трофимович, еще одним анекдотцем насмешил-с. Даже и шел с тем намерением, чтобы сообщить, хотя вы, впрочем, наверно уж и сами слышали. Ну, да уж в
другой раз, Алексей Нилыч так торопятся… До свиданья-с. С Варварой Петровной анекдотик-то
вышел, насмешила она меня третьего дня, нарочно за мной посылала, просто умора. До свиданья-с.
Если хотите, тут именно через этот контраст и
вышла беда; если бы несчастная была в
другой обстановке, то, может быть, и не дошла бы до такой умоисступленной мечты.
Правда, он и прежде хотел
выйти однажды из службы, давно уже, задолго до обиды и совсем по
другому поводу, но до сих пор колебался.
Увы, я должен признаться в одном странном малодушии нашего
друга: мечта о том, что ему следует
выйти из уединения и задать последнюю битву, всё более и более одерживала верх в его соблазненном воображении.
Ведь я его восемь лет тому еще знал, ведь я ему
другом, может быть, был, —
выходил из себя Петр Степанович.
— И вас. Знаете ли, я думал отдать мир папе. Пусть он
выйдет пеш и бос и покажется черни: «Вот, дескать, до чего меня довели!» — и всё повалит за ним, даже войско. Папа вверху, мы кругом, а под нами шигалевщина. Надо только, чтобы с папой Internationale согласилась; так и будет. А старикашка согласится мигом. Да
другого ему и выхода нет, вот помяните мое слово, ха-ха-ха, глупо? Говорите, глупо или нет?
Он, верно, предполагал, что
выйдет как-нибудь в
другом роде; но даже кучка безобразников, аплодировавшая во время выходки, вдруг замолкла, тоже как бы опешившая.
Другое дело Кармазинов, тот
вышел зеленым ослом и протащил свою статью целый час, — вот уж этот, без сомнения, со мной в заговоре!
Спать под деревом мне совсем не хотелось. Я опять ринулся, как сумасшедший, с холма и понесся к гимназии, откуда один за
другим выходили отэкзаменовавшиеся товарищи. По «закону божию», да еще на последнем экзамене, «резать» было не принято. Выдерживали все, и городишко, казалось, был заполнен нашей опьяняющей радостью. Свобода! Свобода!
Неточные совпадения
По уходе их отворяются двери, и Мишка выбрасывает из них cop. Из
других дверей
выходит Осип с чемоданом на голове.
— Уж будто вы не знаете, // Как ссоры деревенские //
Выходят? К муженьку // Сестра гостить приехала, // У ней коты разбилися. // «Дай башмаки Оленушке, // Жена!» — сказал Филипп. // А я не вдруг ответила. // Корчагу подымала я, // Такая тяга: вымолвить // Я слова не могла. // Филипп Ильич прогневался, // Пождал, пока поставила // Корчагу на шесток, // Да хлоп меня в висок! // «Ну, благо ты приехала, // И так походишь!» — молвила //
Другая, незамужняя // Филиппова сестра.
Проснувшись, глуповцы с удивлением узнали о случившемся; но и тут не затруднились. Опять все
вышли на улицу и стали поздравлять
друг друга, лобызаться и проливать слезы. Некоторые просили опохмелиться.
Поздравляли
друг друга с радостью, целовались, проливали слезы, заходили в кабаки, снова
выходили из них и опять заходили.
Но ничего не
вышло. Щука опять на яйца села; блины, которыми острог конопатили, арестанты съели; кошели, в которых кашу варили, сгорели вместе с кашею. А рознь да галденье пошли пуще прежнего: опять стали взаимно
друг у
друга земли разорять, жен в плен уводить, над девами ругаться. Нет порядку, да и полно. Попробовали снова головами тяпаться, но и тут ничего не доспели. Тогда надумали искать себе князя.