Капитан говорил горячо и уже, разумеется, верил в красоту американского завещания, но он был и плут, и ему очень хотелось тоже рассмешить Николая Всеволодовича, у которого он прежде долгое время состоял в качестве шута. Но тот и не усмехнулся, а, напротив, как-то подозрительно спросил...
Неточные совпадения
А вы вот не поверите, Степан Трофимович, чего уж, кажется-с,
капитан Лебядкин, ведь уж, кажется, глуп как… то есть стыдно только сказать как глуп; есть такое одно русское сравнение, означающее степень; а ведь и он себя от Николая Всеволодовича обиженным почитает, хотя и преклоняется пред его остроумием: «Поражен,
говорит, этим человеком: премудрый змий» (собственные слова).
А я ему (всё под тем же вчерашним влиянием и уже после разговора с Алексеем Нилычем): а что,
говорю,
капитан, как вы полагаете с своей стороны, помешан ваш премудрый змий или нет?
Этот Маврикий Николаевич был артиллерийский
капитан, лет тридцати трех, высокого росту господин, красивой и безукоризненно порядочной наружности, с внушительною и на первый взгляд даже строгою физиономией, несмотря на его удивительную и деликатнейшую доброту, о которой всякий получал понятие чуть не с первой минуты своего с ним знакомства. Он, впрочем, был молчалив, казался очень хладнокровен и на дружбу не напрашивался.
Говорили потом у нас многие, что он недалек; это было не совсем справедливо.
— Я знаю. Там тоже,
говорят, кажется какой-то
капитан живет подле вас, господин Лебядкин? — всё по-прежнему торопилась Лиза.
Капитан приехал с сестрой совершенно нищим и, как
говорил Липутин, действительно сначала ходил по иным домам побираться; но, получив неожиданно деньги, тотчас же запил и совсем ошалел от вина, так что ему было уже не до хозяйства.
— Да ты
говори, если барских розог не боишься… Ты ведь трус, а еще
капитан!
Капитан уже горячился, ходил, махал руками, не слушал вопросов,
говорил о себе шибко, шибко, так что язык его иногда подвертывался, и, не договорив, он перескакивал на другую фразу.
Один седой бурбон
капитан сидел, сидел, всё молчал, ни слова не
говорил, вдруг становится среди комнаты и, знаете, громко так, как бы сам с собой: «Если бога нет, то какой же я после того
капитан?» Взял фуражку, развел руки и вышел.
Он до того задумался, что позабыл и подслушивать. Впрочем, подслушать было трудно; дверь была толстая, одностворчатая, а
говорили очень негромко; доносились какие-то неясные звуки.
Капитан даже плюнул и вышел опять, в задумчивости, посвистать на крыльцо.
— Нет, — сказал Володя: — я не знаю, как быть. Я
капитану говорил: у меня лошади нет, да и денег тоже нет, покуда я не получу фуражных и подъемных. Я хочу просить покаместа лошади у батарейного командира, да боюсь, как бы он не отказал мне.
Мы сели и понеслись. Во всю дорогу до Никитских ворот
капитан говорил мне о своем житье, о службе, о бывающих у него хорошеньких женщинах, о том, как он весело живет, и вдруг остановил кучера, указал мне на одни ворота и сказал:
Неточные совпадения
Так, например, он
говорит, что на первом градоначальнике была надета та самая голова, которую выбросил из телеги посланный Винтергальтера и которую капитан-исправник приставил к туловищу неизвестного лейб-кампанца; на втором же градоначальнике была надета прежняя голова, которую наскоро исправил Байбаков, по приказанию помощника городничего, набивши ее, по ошибке, вместо музыки вышедшими из употребления предписаниями.
Я отвечал, что много есть людей, говорящих то же самое; что есть, вероятно, и такие, которые
говорят правду; что, впрочем, разочарование, как все моды, начав с высших слоев общества, спустилось к низшим, которые его донашивают, и что нынче те, которые больше всех и в самом деле скучают, стараются скрыть это несчастие, как порок. Штабс-капитан не понял этих тонкостей, покачал головою и улыбнулся лукаво:
Штабс-капитан на минуту остолбенел, но потом жадно схватил его руку обеими руками: он еще не мог
говорить.
Я стоял сзади одной толстой дамы, осененной розовыми перьями; пышность ее платья напоминала времена фижм, а пестрота ее негладкой кожи — счастливую эпоху мушек из черной тафты. Самая большая бородавка на ее шее прикрыта была фермуаром. Она
говорила своему кавалеру, драгунскому
капитану:
За большим столом ужинала молодежь, и между ними Грушницкий. Когда я вошел, все замолчали: видно,
говорили обо мне. Многие с прошедшего бала на меня дуются, особенно драгунский
капитан, а теперь, кажется, решительно составляется против меня враждебная шайка под командой Грушницкого. У него такой гордый и храбрый вид…