Неточные совпадения
В одном сатирическом английском романе прошлого столетия некто Гулливер, возвратясь из страны лилипутов, где
люди были всего в какие-нибудь два вершка росту, до того приучился считать себя
между ними великаном, что, и ходя по улицам Лондона, невольно кричал прохожим и экипажам, чтоб они пред ним сворачивали и остерегались, чтоб он как-нибудь их не раздавил, воображая, что он всё еще великан, а они маленькие.
А
между тем это был ведь
человек умнейший и даровитейший,
человек, так сказать, даже науки, хотя, впрочем, в науке… ну, одним словом, в науке он сделал не так много и, кажется, совсем ничего.
Наконец, сцена опять переменяется, и является дикое место, а
между утесами бродит один цивилизованный молодой
человек, который срывает и сосет какие-то травы, и на вопрос феи: зачем он сосет эти травы? — ответствует, что он, чувствуя в себе избыток жизни, ищет забвения и находит его в соке этих трав; но что главное желание его — поскорее потерять ум (желание, может быть, и излишнее).
— Сердце у вас доброе, Nicolas, и благородное, — включил,
между прочим, старичок, —
человек вы образованнейший, вращались в кругу высшем, да и здесь доселе держали себя образцом и тем успокоили сердце дорогой нам всем матушки вашей…
Mais, entre nous soit dit, [Но,
между нами говоря (фр.).] что же и делать
человеку, которому предназначено стоять «укоризной», как не лежать, — знает ли она это?
Прибавлю, наконец, что все мы, находившиеся в гостиной, не могли особенно стеснить нашим присутствием обеих подруг детства, если бы
между ними возгорелась ссора; мы считались
людьми своими и чуть не подчиненными.
В обществе шум и сплетни; легкомысленное общество с презрением смотрит на
человека, битого по лицу; он презирает мнением общества, не доросшего до настоящих понятий, а
между тем о них толкующего.
Не люблю в этом смысле сам вперед забегать; в этом и вижу разницу
между подлецом и честным
человеком, которого просто-запросто накрыли обстоятельства…
Ну-с, а теперь… теперь, когда эти дураки… ну, когда это вышло наружу и уже у вас в руках и от вас, я вижу, не укроется — потому что вы
человек с глазами и вас вперед не распознаешь, а эти глупцы
между тем продолжают, я… я… ну да, я, одним словом, пришел вас просить спасти одного
человека, одного тоже глупца, пожалуй сумасшедшего, во имя его молодости, несчастий, во имя вашей гуманности…
То были, — так как теперь это не тайна, — во-первых, Липутин, затем сам Виргинский, длинноухий Шигалев — брат госпожи Виргинской, Лям-шин и, наконец, некто Толкаченко — странная личность,
человек уже лет сорока и славившийся огромным изучением народа, преимущественно мошенников и разбойников, ходивший нарочно по кабакам (впрочем, не для одного изучения народного) и щеголявший
между нами дурным платьем, смазными сапогами, прищуренно-хитрым видом и народными фразами с завитком.
Догадавшись, что сглупил свыше меры, — рассвирепел до ярости и закричал, что «не позволит отвергать бога»; что он разгонит ее «беспардонный салон без веры»; что градоначальник даже обязан верить в бога, «а стало быть, и жена его»; что молодых
людей он не потерпит; что «вам, вам, сударыня, следовало бы из собственного достоинства позаботиться о муже и стоять за его ум, даже если б он был и с плохими способностями (а я вовсе не с плохими способностями!), а
между тем вы-то и есть причина, что все меня здесь презирают, вы-то их всех и настроили!..» Он кричал, что женский вопрос уничтожит, что душок этот выкурит, что нелепый праздник по подписке для гувернанток (черт их дери!) он завтра же запретит и разгонит; что первую встретившуюся гувернантку он завтра же утром выгонит из губернии «с казаком-с!».
Затем в толпе молодых дам и полураспущенных молодых
людей, составлявших обычную свиту Юлии Михайловны и
между которыми эта распущенность принималась за веселость, а грошовый цинизм за ум, я заметил два-три новых лица: какого-то заезжего, очень юлившего поляка, какого-то немца-доктора, здорового старика, громко и с наслаждением смеявшегося поминутно собственным своим вицам, и, наконец, какого-то очень молодого князька из Петербурга, автоматической фигуры, с осанкой государственного
человека и в ужасно длинных воротничках.
А
между тем дряннейшие людишки получили вдруг перевес, стали громко критиковать всё священное, тогда как прежде и рта не смели раскрыть, а первейшие
люди, до тех пор так благополучно державшие верх, стали вдруг их слушать, а сами молчать; а иные так позорнейшим образом подхихикивать.
— Правда, что самый серьезный
человек может задавать самые удивительные вопросы. И чего вы так беспокоитесь? Неужто из самолюбия, что вас женщина первая бросила, а не вы ее? Знаете, Николай Всеволодович, я, пока у вас, убедилась,
между прочим, что вы ужасно ко мне великодушны, а я вот этого-то и не могу у вас выносить.
Воображая теперь, думаю, что я бы не поверил глазам, если б даже был на месте Лизаветы Николаевны; а
между тем она радостно вскрикнула и тотчас узнала подходившего
человека.
Тут был и хозяин избы, и мужик с коровой, какие-то еще два мужика (оказались извозчики), какой-то еще маленький полупьяный
человек, одетый по-мужицки, а
между тем бритый, похожий на пропившегося мещанина и более всех говоривший.