Неточные совпадения
Липутин тотчас же согласился, но заметил, что покривить душой и похвалить мужичков все-таки было тогда необходимо для направления; что даже дамы высшего общества заливались слезами, читая «Антона Горемыку», а некоторые из них так даже из Парижа написали в Россию своим управляющим, чтоб от сей поры
обращаться с крестьянами как можно гуманнее.
Начали
с того, что немедленно и единодушно исключили господина Ставрогина из числа членов клуба; затем порешили от лица всего клуба
обратиться к губернатору и просить его немедленно (не дожидаясь, пока дело начнется формально судом) обуздать вредного буяна, столичного «бретера, вверенною ему административною властию, и тем оградить спокойствие всего порядочного круга нашего города от вредных посягновений».
— Нет, заметьте, заметьте, — подхватил Липутин, как бы и не слыхав Степана Трофимовича, — каково же должно быть волнение и беспокойство, когда
с таким вопросом
обращаются с такой высоты к такому человеку, как я, да еще снисходят до того, что сами просят секрета. Это что же-с? Уж не получили ли известий каких-нибудь о Николае Всеволодовиче неожиданных?
Вчера вечером, под влиянием разговора у Варвары Петровны (сами можете представить, какое впечатление на меня произвело),
обратился я к Алексею Нилычу
с отдаленным вопросом: вы, говорю, и за границей и в Петербурге еще прежде знали Николая Всеволодовича; как вы, говорю, его находите относительно ума и способностей?
— Вы военный? —
обратилась ко мне старуха,
с которою меня так безжалостно бросила Лиза.
Так просидели мы еще несколько минут в совершенном молчании. Степан Трофимович начал было вдруг мне что-то очень скоро шептать, но я не расслушал; да и сам он от волнения не докончил и бросил. Вошел еще раз камердинер поправить что-то на столе; а вернее — поглядеть на нас. Шатов вдруг
обратился к нему
с громким вопросом...
Варвара Петровна безмолвно смотрела на нее широко открытыми глазами и слушала
с удивлением. В это мгновение неслышно отворилась в углу боковая дверь, и появилась Дарья Павловна. Она приостановилась и огляделась кругом; ее поразило наше смятение. Должно быть, она не сейчас различила и Марью Тимофеевну, о которой никто ее не предуведомил. Степан Трофимович первый заметил ее, сделал быстрое движение, покраснел и громко для чего-то возгласил: «Дарья Павловна!», так что все глаза разом
обратились на вошедшую.
— Если, — произнесла она наконец
с твердостию и видимо к зрителям, хотя и глядела на одну Дашу, — если Николай Всеволодович не
обратился со своим поручением даже ко мне, а просил тебя, то, конечно, имел свои причины так поступить.
Напомню еще вскользь и о полученном ею анонимном письме, о котором она давеча так раздражительно проговорилась Прасковье Ивановне, причем, кажется, умолчала о дальнейшем содержании письма; а в нем-то, может быть, и заключалась разгадка возможности того ужасного вопроса,
с которым она вдруг
обратилась к сыну.
А Николай Всеволодович, как нарочно, еще более раздражал мечту: вместо того чтобы рассмеяться, он вдруг стал
обращаться к mademoiselle Лебядкиной
с неожиданным уважением.
— Нет, нет, нет, подождите, — остановила Варвара Петровна, очевидно приготовляясь много и
с упоением говорить. Петр Степанович, лишь только заметил это, весь
обратился во внимание.
— Это, положим, не совсем так, но скажите, неужели Nicolas, чтобы погасить эту мечту в этом несчастном организме (для чего Варвара Петровна тут употребила слово «организм», я не мог понять), неужели он должен был сам над нею смеяться и
с нею
обращаться, как другие чиновники? Неужели вы отвергаете то высокое сострадание, ту благородную дрожь всего организма,
с которою Nicolas вдруг строго отвечает Кириллову: «Я не смеюсь над нею». Высокий, святой ответ!
Николай Всеволодович
с самым невинным и простодушным видом
обратился к ней
с приветствием.
— Вы затрудняетесь, ищете слов — довольно! Степан Трофимович, я ожидаю от вас чрезвычайного одолжения, — вдруг
обратилась она к нему
с засверкавшими глазами, — сделайте мне милость, оставьте нас сейчас же, а впредь не переступайте через порог моего дома.
— Вот люди! —
обратился вдруг ко мне Петр Степанович. — Видите, это здесь у нас уже
с прошлого четверга. Я рад, что нынче по крайней мере вы здесь и рассудите. Сначала факт: он упрекает, что я говорю так о матери, но не он ли меня натолкнул на то же самое? В Петербурге, когда я был еще гимназистом, не он ли будил меня по два раза в ночь, обнимал меня и плакал, как баба, и как вы думаете, что рассказывал мне по ночам-то? Вот те же скоромные анекдоты про мою мать! От него я от первого и услыхал.
То как-нибудь удивительно высморкается, когда преподаватель на лекции
обратится к нему
с вопросом, — чем рассмешит и товарищей и преподавателя; то в дортуаре изобразит из себя какую-нибудь циническую живую картину, при всеобщих рукоплесканиях; то сыграет, единственно на своем носу (и довольно искусно), увертюру из «Фра-Диаволо».
— В… тебя, в… тебя!.. — произнес вдруг,
обращаясь к ней, Семен Яковлевич крайне нецензурное словцо. Слова сказаны были свирепо и
с ужасающею отчетливостью. Наши дамы взвизгнули и бросились стремглав бегом вон, кавалеры гомерически захохотали. Тем и кончилась наша поездка к Семену Яковлевичу.
Верховенский замечательно небрежно развалился на стуле в верхнем углу стола, почти ни
с кем не поздоровавшись. Вид его был брезгливый и даже надменный. Ставрогин раскланялся вежливо, но, несмотря на то что все только их и ждали, все как по команде сделали вид, что их почти не примечают. Хозяйка строго
обратилась к Ставрогину, только что он уселся.
— Извольте молчать и не смейте
обращаться ко мне фамильярно
с вашими пакостными сравнениями. Я вас в первый раз вижу и знать вашего родства не хочу.
— Вот все они так! — стукнул майор кулаком по столу,
обращаясь к сидевшему напротив Ставрогину. — Нет-с, позвольте, я либерализм и современность люблю и люблю послушать умные разговоры, но, предупреждаю, — от мужчин. Но от женщин, но вот от современных этих разлетаек — нет-с, это боль моя! Ты не вертись! — крикнул он студентке, которая порывалась со стула. — Нет, я тоже слова прошу, я обижен-с.
— А я вам говорю, что предосторожность всегда необходима. Я на случай, если бы шпионы, —
обратилась она
с толкованием к Верховенскому, — пусть услышат
с улицы, что у нас именины и музыка.
Но она осеклась; на другом конце стола явился уже другой конкурент, и все взоры
обратились к нему. Длинноухий Шигалев
с мрачным и угрюмым видом медленно поднялся
с своего места и меланхолически положил толстую и чрезвычайно мелко исписанную тетрадь на стол. Он не садился и молчал. Многие
с замешательством смотрели на тетрадь, но Липутин, Виргинский и хромой учитель были, казалось, чем-то довольны.
— Неужели вы серьезно? —
обратилась к хромому madame Виргинская, в некоторой даже тревоге. — Если этот человек, не зная, куда деваться
с людьми, обращает их девять десятых в рабство? Я давно подозревала его.
Петр Степанович быстро обернулся. На пороге, из темноты, выступила новая фигура — Федька, в полушубке, но без шапки, как дома. Он стоял и посмеивался, скаля свои ровные белые зубы. Черные
с желтым отливом глаза его осторожно шмыгали по комнате, наблюдая господ. Он чего-то не понимал; его, очевидно, сейчас привел Кириллов, и к нему-то
обращался его вопросительный взгляд; стоял он на пороге, но переходить в комнату не хотел.
Но так как фабричным приходилось в самом деле туго, — а полиция, к которой они
обращались, не хотела войти в их обиду, — то что же естественнее было их мысли идти скопом к «самому генералу», если можно, то даже
с бумагой на голове, выстроиться чинно перед его крыльцом и, только что он покажется, броситься всем на колени и возопить как бы к самому провидению?
— И в продолжение двадцати лет составляли рассадник всего, что теперь накопилось… все плоды… Кажется, я вас сейчас видел на площади. Бойтесь, однако, милостивый государь, бойтесь; ваше направление мыслей известно. Будьте уверены, что я имею в виду. Я, милостивый государь, лекций ваших не могу допустить, не могу-с.
С такими просьбами
обращайтесь не ко мне.
— Мысль великая, но исповедующие не всегда великаны, et brisons-là, mon cher, [и на этом кончим, мой милый (фр.).] — заключил Степан Трофимович,
обращаясь к сыну и красиво приподымаясь
с места.
С такою же жадностью все взоры
обратились и к Юлии Михайловне.
— Господа, —
обратился он к публике, — по недосмотру произошло комическое недоразумение, которое и устранено; но я
с надеждою взял на себя поручение и глубокую, самую почтительную просьбу одного из местных здешних наших стихотворцев…
Вся зала разом притихла, все взгляды
обратились к нему, иные
с испугом. Нечего сказать, умел заинтересовать
с первого слова. Даже из-за кулис выставились головы; Липутин и Лямшин
с жадностию прислушивались. Юлия Михайловна опять замахала мне рукой...
Патриотизм
обратился в дранье взяток
с живого и
с мертвого.
— Слышу-с и вот что скажу вам, —
обратился он ко мне, — я полагаю, что все вы чего-то такого съели, от чего все в бреду.
Ведь это
обратилось в одно только нахальство, бесстыдство; ведь это был скандал
с трезвоном без перерыву.
Обратитесь к Дашеньке; та
с вами поедет куда хотите.
Пусть Петр Степанович
обращается с нашимикак угодно, но
с ним?
— Вы… вы ко мне
обращаетесь? —
с прискорбным удивлением пробормотал Степан Трофимович.
— А полтинник-то, я и забыл! —
обратился он к мужику
с каким-то не в меру торопливым жестом; он, видимо, уже боялся расстаться
с ними.
«Я в совершенстве, в совершенстве умею
обращаться с народом, и я это им всегда говорил», — самодовольно подумал он, наливая себе оставшееся вино из косушки; хотя вышло менее рюмки, но вино живительно согрело его и немного даже бросилось в голову.
— Надо быть-с, надо быть-с… — вслушивался
с безжалостным любопытством Анисим. Но Степан Трофимович не мог дольше вынести. Он так сконфузился, что хотел было встать и уйти из избы. Но подали самовар, и в ту же минуту воротилась выходившая куда-то книгоноша.
С жестом спасающего себя человека
обратился он к ней и предложил чаю. Анисим уступил и отошел.