Неточные совпадения
— Вы одни, я рада: терпеть не могу ваших друзей! Как вы всегда накурите; господи, что за воздух! Вы и чай не допили, а на дворе двенадцатый
час! Ваше блаженство — беспорядок! Ваше наслаждение — сор! Что это за разорванные бумажки на полу? Настасья, Настасья! Что делает ваша Настасья? Отвори, матушка, окна, форточки, двери, всё настежь. А мы в залу пойдемте; я к вам за
делом. Да подмети ты хоть раз в жизни, матушка!
Однажды поутру, — то есть на седьмой или восьмой
день после того как Степан Трофимович согласился стать женихом, —
часов около одиннадцати, когда я спешил, по обыкновению, к моему скорбному другу, дорогой произошло со мной приключение.
Он выдвинул ящик и выбросил на стол три небольшие клочка бумаги, писанные наскоро карандашом, все от Варвары Петровны. Первая записка была от третьего
дня, вторая от вчерашнего, а последняя пришла сегодня, всего
час назад; содержания самого пустого, все о Кармазинове, и обличали суетное и честолюбивое волнение Варвары Петровны от страха, что Кармазинов забудет ей сделать визит. Вот первая, от третьего
дня (вероятно, была и от четвертого
дня, а может быть, и от пятого...
— Вдруг третьего
дня присылают ко мне своего человека: просят, дескать, побывать вас завтра в двенадцать
часов.
Если Липутин и мечтал когда-нибудь, что фаланстера могла бы осуществиться в нашей губернии, то этот наверное знал
день и
час, когда это сбудется.
Мечтательница чрезвычайная; по восьми
часов, по целому
дню сидит на месте.
— Заперлись, по обыкновению последних
дней, ровно в девять
часов и узнать теперь для них ничего невозможно. В каком
часу вас прикажете ожидать? — прибавил он, осмеливаясь сделать вопрос.
— Это
дело не из той категории, — начал Николай Всеволодович, приглядываясь к нему с любопытством, — по некоторым обстоятельствам я принужден был сегодня же выбрать такой
час и идти к вам предупредить, что, может быть, вас убьют.
— Н-нет… Я не очень боюсь… Но ваше
дело совсем другое. Я вас предупредил, чтобы вы все-таки имели в виду. По-моему, тут уж нечего обижаться, что опасность грозит от дураков;
дело не в их уме: и не на таких, как мы с вами, у них подымалась рука. А впрочем, четверть двенадцатого, — посмотрел он на
часы и встал со стула, — мне хотелось бы сделать вам один совсем посторонний вопрос.
На другой
день, в два
часа пополудни, предположенная дуэль состоялась.
Таким образом, Кириллов, явившийся на другой
день поутру в девять
часов с своим поручением, нашел уже почву совсем готовую.
— Именно фуги, — поддакнул он, — пусть она женщина, может быть, гениальная, литературная, но — воробьев она распугает. Шести
часов не выдержит, не то что шести
дней. Э-эх, Андрей Антонович, не налагайте на женщину срока в шесть
дней! Ведь признаете же вы за мною некоторую опытность, то есть в этих
делах; ведь знаю же я кое-что, и вы сами знаете, что я могу знать кое-что. Я у вас не для баловства шести
дней прошу, а для
дела.
«Успеешь, крыса, выселиться из корабля! — думал Петр Степанович, выходя на улицу. — Ну, коли уж этот “почти государственный ум” так уверенно осведомляется о
дне и
часе и так почтительно благодарит за полученное сведение, то уж нам-то в себе нельзя после того сомневаться. (Он усмехнулся.) Гм. А он в самом
деле у них не глуп и… всего только переселяющаяся крыса; такая не донесет!»
Вероятно, он очень много хлопотал в этот
день по разным побегушкам — и, должно быть, успешно, — что и отозвалось в самодовольном выражении его физиономии, когда вечером, ровно в шесть
часов, он явился к Николаю Всеволодовичу.
Наказывала ли Юлия Михайловна своего супруга за его промахи в последние
дни и за ревнивую зависть его как градоначальника к ее административным способностям; негодовала ли на его критику ее поведения с молодежью и со всем нашим обществом, без понимания ее тонких и дальновидных политических целей; сердилась ли за тупую и бессмысленную ревность его к Петру Степановичу, — как бы там ни было, но она решилась и теперь не смягчаться, даже несмотря на три
часа ночи и еще невиданное ею волнение Андрея Антоновича.
Там Софья Антроповна, старушка из благородных, давно уже проживавшая у Юлии Михайловны, растолковала ему, что та еще в десять
часов изволила отправиться в большой компании, в трех экипажах, к Варваре Петровне Ставрогиной в Скворешники, чтоб осмотреть тамошнее место для будущего, уже второго, замышляемого праздника, через две недели, и что так еще три
дня тому было условлено с самою Варварой Петровной.
Праздничный
день по программе был разделен на две части: на литературное утро, с полудня до четырех, и потом на бал, с девяти
часов во всю ночь.
В таком положении были
дела, когда в городе всё еще продолжали верить в вальтасаровский пир, то есть в буфет от комитета; верили до последнего
часа.
Другое
дело Кармазинов, тот вышел зеленым ослом и протащил свою статью целый
час, — вот уж этот, без сомнения, со мной в заговоре!
— Да неужто же не знаете? Фью! Да ведь тут трагироманы произошли: Лизавета Николаевна прямо из кареты предводительши изволила пересесть в карету Ставрогина и улизнула с «сим последним» в Скворешники среди бела
дня. Всего
час назад,
часу нет.
В два
часа пополудни он забегал к Гаганову, всего за
день прибывшему из деревни и у которого собрался полон дом посетителей, много и горячо говоривших о только что происшедших событиях.
— Третьего
дня в четвертом
часу ночи вы, Толкаченко, подговаривали Фомку Завьялова в «Незабудке».
В нестерпимой тоске, ежеминутно трепеща и удивляясь на самого себя, стеная и замирая попеременно, дожил он кое-как, запершись и лежа на диване, до одиннадцати
часов утра следующего
дня, и вот тут-то вдруг и последовал ожидаемый толчок, вдруг направивший его решимость.
Виргинский в продолжение
дня употребил
часа два, чтоб обежать всех нашихи возвестить им, что Шатов наверно не донесет, потому что к нему воротилась жена и родился ребенок, и, «зная сердце человеческое», предположить нельзя, что он может быть в эту минуту опасен. Но, к смущению своему, почти никого не застал дома, кроме Эркеля и Лямшина. Эркель выслушал это молча и ясно смотря ему в глаза; на прямой же вопрос: «Пойдет ли он в шесть
часов или нет?» — отвечал с самою ясною улыбкой, что, «разумеется, пойдет».
«Я, Алексей Кириллов, — твердо и повелительно диктовал Петр Степанович, нагнувшись над плечом Кириллова и следя за каждою буквой, которую тот выводил трепетавшею от волнения рукой, — я, Кириллов, объявляю, что сегодня… октября, ввечеру, в восьмом
часу, убил студента Шатова, за предательство, в парке, и за донос о прокламациях и о Федьке, который у нас обоих, в доме Филиппова, тайно квартировал и ночевал десять
дней.
Там, в той комнате, уже есть приезжие, один пожилой человек и один молодой человек, да какая-то госпожа с детьми, а к завтраму полная изба наберется до двух
часов, потому что пароход, так как два
дня не приходил, так уж наверно завтра придет.
Для Софьи Матвеевны наступили два страшные
дня ее жизни; она и теперь припоминает о них с содроганием. Степан Трофимович заболел так серьезно, что он не мог отправиться на пароходе, который на этот раз явился аккуратно в два
часа пополудни; она же не в силах была оставить его одного и тоже не поехала в Спасов. По ее рассказу, он очень даже обрадовался, что пароход ушел.