Неточные совпадения
— C’est un pense-creux d’ici. C’est le meilleur et le plus irascible homme du monde… [
Это местный фантазер.
Это лучший и самый раздражительный человек на
свете… (фр.)]
—
Это всё равно. Тот
свет; один тот
свет.
— А я, мать моя, светского мнения не так боюсь, как иные;
это вы, под видом гордости, пред мнением
света трепещете. А что тут свои люди, так для вас же лучше, чем если бы чужие слышали.
Но на первом плане все-таки стоял обморок Лизаветы Николаевны, и
этим интересовался «весь
свет», уже по тому одному, что дело прямо касалось Юлии Михайловны, как родственницы Лизаветы Николаевны и ее покровительницы.
— Vous ne comprenez pas. Passons. [Вы не понимаете. Оставим
это (фр.).] Но… обыкновенно на
свете кончается ничем, но здесь будет конец, непременно, непременно!
— Чтобы по приказанию, то
этого не было-с ничьего, а я единственно человеколюбие ваше знамши, всему
свету известное. Наши доходишки, сами знаете, либо сена клок, либо вилы в бок. Я вон в пятницу натрескался пирога, как Мартын мыла, да с тех пор день не ел, другой погодил, а на третий опять не ел. Воды в реке сколько хошь, в брюхе карасей развел… Так вот не будет ли вашей милости от щедрот; а у меня тут как раз неподалеку кума поджидает, только к ней без рублей не являйся.
— Николай Всеволодович, Николай Всеволодович,
этого быть не может, вы, может быть, еще рассудите, вы не захотите наложить руки… что подумают, что скажут в
свете?
— Очень я боюсь вашего
света. Женился же я тогда на вашей сестре, когда захотел, после пьяного обеда, из-за пари на вино, а теперь вслух опубликую об
этом… если
это меня теперь тешит?
— Вы начальник, вы сила; я у вас только сбоку буду, секретарем. Мы, знаете, сядем в ладью, веселки кленовые, паруса шелковые, на корме сидит красна девица,
свет Лизавета Николаевна… или как там у них, черт, поется в
этой песне…
—
Этого! — воскликнул тот, не взвидя
света.
Он объявляет в
этой пиесе, что писать более не будет, не станет ни за что на
свете, если бы даже ангел с неба или, лучше сказать, всё высшее общество его упрашивало изменить решение.
Эта большая Белая зала, хотя и ветхой уже постройки, была в самом деле великолепна: огромных размеров, в два
света, с расписанным по-старинному и отделанным под золото потолком, с хорами, с зеркальными простенками, с красною по белому драпировкою, с мраморными статуями (какими ни на есть, но всё же статуями), с старинною, тяжелою, наполеоновского времени мебелью, белою с золотом и обитою красным бархатом.
— Вот забота! И главное, что вы
это сами знаете как по пальцам и понимаете лучше всех на
свете и сами рассчитывали. Я барышня, мое сердце в опере воспитывалось, вот с чего и началось, вся разгадка.
— Я с вечера выдаю деньги, с тем чтоб он и сестрица завтра чем
свет отправлялись; поручаю
это дельце подлецу Липутину, чтобы сам посадил и отправил.
Петр Степанович несомненно был виноват пред ними: всё бы могло обойтись гораздо согласнее и легче,если б он позаботился хоть на капельку скрасить действительность. Вместо того чтобы представить факт в приличном
свете, чем-нибудь римско-гражданским или вроде того, он только выставил грубый страх и угрозу собственной шкуре, что было уже просто невежливо. Конечно, во всем борьба за существование, и другого принципа нет,
это всем известно, но ведь все-таки…
— Ну вот
это идея; конечно, все подлецы, и так как на
свете порядочному человеку мерзко, то…
Неточные совпадения
Городничий. Не верьте, не верьте!
Это такие лгуны… им вот эдакой ребенок не поверит. Они уж и по всему городу известны за лгунов. А насчет мошенничества, осмелюсь доложить:
это такие мошенники, каких
свет не производил.
Городничий. Скажите! такой просвещенный гость, и терпит — от кого же? — от каких-нибудь негодных клопов, которым бы и на
свет не следовало родиться. Никак, даже темно в
этой комнате?
Почтмейстер. Знаю, знаю…
Этому не учите,
это я делаю не то чтоб из предосторожности, а больше из любопытства: смерть люблю узнать, что есть нового на
свете. Я вам скажу, что
это преинтересное чтение. Иное письмо с наслажденьем прочтешь — так описываются разные пассажи… а назидательность какая… лучше, чем в «Московских ведомостях»!
Больше полугода, как я в разлуке с тою, которая мне дороже всего на
свете, и, что еще горестнее, ничего не слыхал я о ней во все
это время.
Г-жа Простакова. Без наук люди живут и жили. Покойник батюшка воеводою был пятнадцать лет, а с тем и скончаться изволил, что не умел грамоте, а умел достаточек нажить и сохранить. Челобитчиков принимал всегда, бывало, сидя на железном сундуке. После всякого сундук отворит и что-нибудь положит. То-то эконом был! Жизни не жалел, чтоб из сундука ничего не вынуть. Перед другим не похвалюсь, от вас не потаю: покойник-свет, лежа на сундуке с деньгами, умер, так сказать, с голоду. А! каково
это?