Неточные совпадения
— Простите великодушно за то, что заставил столько ждать. Но слуга Смердяков, посланный
батюшкою, на настойчивый мой вопрос о времени, ответил мне два раза самым решительным тоном, что назначено в час. Теперь я вдруг
узнаю…
— Недостойная комедия, которую я предчувствовал, еще идя сюда! — воскликнул Дмитрий Федорович в негодовании и тоже вскочив с места. — Простите, преподобный отец, — обратился он к старцу, — я человек необразованный и даже не
знаю, как вас именовать, но вас обманули, а вы слишком были добры, позволив нам у вас съехаться.
Батюшке нужен лишь скандал, для чего — это уж его расчет. У него всегда свой расчет. Но, кажется, я теперь
знаю для чего…
А Ильинский
батюшка вдруг отписал сюда в прошлый четверг, что приехал Горсткин, тоже купчишка,
знаю я его, только драгоценность-то в том, что не здешний, а из Погребова, значит, не боится он Масловых, потому не здешний.
Нечаянно увидел меня на базаре,
узнал, подбежал ко мне и, Боже, сколь обрадовался, так и кинулся ко мне: «
Батюшка, барин, вы ли это?
— Я,
батюшка, останусь здесь со свечой и буду ловить мгновение. Пробудится, и тогда я начну… За свечку я тебе заплачу, — обратился он к сторожу, — за постой тоже, будешь помнить Дмитрия Карамазова. Вот только с вами,
батюшка, не
знаю теперь как быть: где же вы ляжете?
Батюшка отправился на кобылке, обрадованный, что наконец отвязался, но все же смятенно покачивая головой и раздумывая: не надо ли будет завтра заблаговременно уведомить о сем любопытном случае благодетеля Федора Павловича, «а то, неровен час,
узнает, осердится и милости прекратит».
—
Батюшка, ничего не
знаю, голубчик Дмитрий Федорович, ничего не
знаю, хоть убейте, ничего не
знаю, — заклялась-забожилась Феня, — сами вы давеча с ней пошли…
— Другой, на моем месте, стал бы уже говорить, что чувство, от которого вы страдаете, хорошо. Я еще не скажу этого. Ваш
батюшка знает о нем? Прошу вас помнить, что я не буду говорить с ним без вашего разрешения.
С малышами приходилось несколько иначе: их учили по слуху, то есть наставники повторяли урок до тех пор, пока он усваивался детьми крепко и прочно.
Батюшка знал прекрасно, на кого надо было обратить большее внимание.
«Позвольте, мол, православные, лодочку взять прокатиться до Раздеришина», — сказал я им. «С нашим удовольствием, мы-де вашего
батюшку знаем.
Неточные совпадения
Осип. Да что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам, да все,
знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право, за кого-то другого приняли… И
батюшка будет гневаться, что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Г-жа Простакова. Ах, мой
батюшка! Да извозчики-то на что ж? Это их дело. Это таки и наука-то не дворянская. Дворянин только скажи: повези меня туда, — свезут, куда изволишь. Мне поверь,
батюшка, что, конечно, то вздор, чего не
знает Митрофанушка.
Г-жа Простакова. Бог вас
знает, как вы нынче судите. У нас, бывало, всякий того и смотрит, что на покой. (Правдину.) Ты сам,
батюшка, других посмышленее, так сколько трудисся! Вот и теперь, сюда шедши, я видела, что к тебе несут какой-то пакет.
— Да разве я не вижу,
батюшка? Пора мне господ
знать. Сызмальства в господах выросла. Ничего,
батюшка. Было бы здоровье, да совесть чиста.
Жизнь эта открывалась религией, но религией, не имеющею ничего общего с тою, которую с детства
знала Кити и которая выражалась в обедне и всенощной во Вдовьем Доме, где можно было встретить знакомых, и в изучении с
батюшкой наизусть славянских текстов; это была религия возвышенная, таинственная, связанная с рядом прекрасных мыслей и чувств, в которую не только можно было верить, потому что так велено, но которую можно было любить.