Неточные совпадения
Их
было четверо: иеромонахи отец Иосиф и отец Паисий, иеромонах отец Михаил, настоятель скита, человек
не весьма еще старый, далеко
не столь ученый, из звания простого, но
духом твердый, нерушимо и просто верующий, с виду суровый, но проникновенный глубоким умилением
в сердце своем, хотя видимо скрывал свое умиление до какого-то даже стыда.
Без слуг невозможно
в миру, но так сделай, чтобы
был у тебя твой слуга свободнее
духом, чем если бы
был не слугой.
Все же то, что изречено
было старцем собственно
в сии последние часы жизни его,
не определено
в точности, а дано лишь понятие о
духе и характере и сей беседы, если сопоставить с тем, что приведено
в рукописи Алексея Федоровича из прежних поучений.
Но вопрос сей, высказанный кем-то мимоходом и мельком, остался без ответа и почти незамеченным — разве лишь заметили его, да и то про себя, некоторые из присутствующих лишь
в том смысле, что ожидание тления и тлетворного
духа от тела такого почившего
есть сущая нелепость, достойная даже сожаления (если
не усмешки) относительно малой веры и легкомыслия изрекшего вопрос сей.
Вот почему и думаю я, что многие, заслышав тлетворный
дух от тела его, да еще
в такой скорости — ибо
не прошло еще и дня со смерти его,
были безмерно обрадованы; равно как из преданных старцу и доселе чтивших его нашлись тотчас же таковые, что
были сим событием чуть
не оскорблены и обижены лично.
Кроткий отец иеромонах Иосиф, библиотекарь, любимец покойного, стал
было возражать некоторым из злословников, что «
не везде ведь это и так» и что
не догмат же какой
в православии сия необходимость нетления телес праведников, а лишь мнение, и что
в самых даже православных странах, на Афоне например,
духом тлетворным
не столь смущаются, и
не нетление телесное считается там главным признаком прославления спасенных, а цвет костей их, когда телеса их полежат уже многие годы
в земле и даже истлеют
в ней, «и если обрящутся кости желты, как воск, то вот и главнейший знак, что прославил Господь усопшего праведного; если же
не желты, а черны обрящутся, то значит
не удостоил такого Господь славы, — вот как на Афоне, месте великом, где издревле нерушимо и
в светлейшей чистоте сохраняется православие», — заключил отец Иосиф.
— Знаю, знаю, что вы
в горячке, все знаю, вы и
не можете
быть в другом состоянии
духа, и что бы вы ни сказали, я все знаю наперед. Я давно взяла вашу судьбу
в соображение, Дмитрий Федорович, я слежу за нею и изучаю ее… О, поверьте, что я опытный душевный доктор, Дмитрий Федорович.
Пришел
в трактир он
в сквернейшем расположении
духа и тотчас же начал партию. Партия развеселила его. Сыграл другую и вдруг заговорил с одним из партнеров о том, что у Дмитрия Карамазова опять деньги появились, тысяч до трех, сам видел, и что он опять укатил кутить
в Мокрое с Грушенькой. Это
было принято почти с неожиданным любопытством слушателями. И все они заговорили
не смеясь, а как-то странно серьезно. Даже игру перервали.
— По-моему, господа, по-моему, вот как
было, — тихо заговорил он, — слезы ли чьи, мать ли моя умолила Бога,
дух ли светлый облобызал меня
в то мгновение —
не знаю, но черт
был побежден. Я бросился от окна и побежал к забору… Отец испугался и
в первый раз тут меня рассмотрел, вскрикнул и отскочил от окна — я это очень помню. А я через сад к забору… вот тут-то и настиг меня Григорий, когда уже я сидел на заборе…
Эта докторша
была одних лет с Анной Федоровной и большая ее приятельница, сам же доктор вот уже с год заехал куда-то сперва
в Оренбург, а потом
в Ташкент, и уже с полгода как от него
не было ни слуху ни
духу, так что если бы
не дружба с госпожою Красоткиной, несколько смягчавшая горе оставленной докторши, то она решительно бы истекла от этого горя слезами.
Рассказчик остановился. Иван все время слушал его
в мертвенном молчании,
не шевелясь,
не спуская с него глаз. Смердяков же, рассказывая, лишь изредка на него поглядывал, но больше косился
в сторону. Кончив рассказ, он видимо сам взволновался и тяжело переводил
дух. На лице его показался пот. Нельзя
было, однако, угадать, чувствует ли он раскаяние или что.
Духи не замерзают, но уж когда воплотился, то… словом, светренничал, и пустился, а ведь
в пространствах-то этих,
в эфире-то,
в воде-то этой, яже бе над твердию, — ведь это такой мороз… то
есть какое мороз — это уж и морозом назвать нельзя, можешь представить: сто пятьдесят градусов ниже нуля!
Да и
не подозрение только — какие уж теперь подозрения, обман явен, очевиден: она тут, вот
в этой комнате, откуда свет, она у него там, за ширмами, — и вот несчастный подкрадывается к окну, почтительно
в него заглядывает, благонравно смиряется и благоразумно уходит, поскорее вон от беды, чтобы чего
не произошло, опасного и безнравственного, — и нас
в этом хотят уверить, нас, знающих характер подсудимого, понимающих,
в каком он
был состоянии
духа,
в состоянии, нам известном по фактам, а главное, обладая знаками, которыми тотчас же мог отпереть дом и войти!“ Здесь по поводу „знаков“ Ипполит Кириллович оставил на время свое обвинение и нашел необходимым распространиться о Смердякове, с тем чтоб уж совершенно исчерпать весь этот вводный эпизод о подозрении Смердякова
в убийстве и покончить с этою мыслию раз навсегда.
Неточные совпадения
Но так как он все-таки
был сыном XVIII века, то
в болтовне его нередко прорывался
дух исследования, который мог бы дать очень горькие плоды, если б он
не был в значительной степени смягчен
духом легкомыслия.
Все
в ней
было полно какого-то скромного и
в то же время
не безрасчетного изящества, начиная от
духов violettes de Parmes, [Пармские фиалки (франц.).] которым опрыскан
был ее платок, и кончая щегольскою перчаткой, обтягивавшей ее маленькую, аристократическую ручку.
Но ошибка
была столь очевидна, что даже он понял ее. Послали одного из стариков
в Глупов за квасом, думая ожиданием сократить время; но старик оборотил
духом и принес на голове целый жбан,
не пролив ни капли. Сначала
пили квас, потом чай, потом водку. Наконец, чуть смерклось, зажгли плошку и осветили навозную кучу. Плошка коптела, мигала и распространяла смрад.
10) Маркиз де Санглот, Антон Протасьевич, французский выходец и друг Дидерота. Отличался легкомыслием и любил
петь непристойные песни. Летал по воздуху
в городском саду и чуть
было не улетел совсем, как зацепился фалдами за шпиц, и оттуда с превеликим трудом снят. За эту затею уволен
в 1772 году, а
в следующем же году,
не уныв
духом, давал представления у Излера на минеральных водах. [Это очевидная ошибка. — Прим. издателя.]
Но глуповцы
не внимали обличителям и с дерзостью говорили:"Хлеб пущай свиньи
едят, а мы свиней съедим — тот же хлеб
будет!"И Дю-Шарио
не только
не возбранял подобных ответов, но даже видел
в них возникновение какого-то
духа исследования.