Неточные совпадения
Что-то было в нем, что говорило и внушало (
да и всю жизнь потом), что он не хочет быть судьей людей, что он не захочет
взять на себя осуждения и ни за что не осудит.
— Только и говорит мне намедни Степанида Ильинишна Бедрягина, купчиха она, богатая:
возьми ты, говорит, Прохоровна, и запиши ты, говорит, сыночка своего в поминанье, снеси в церковь,
да и помяни за упокой. Душа-то его, говорит, затоскует, он и напишет письмо. «И это, — говорит Степанида Ильинишна, — как есть верно, многократно испытано».
Да только я сумлеваюсь… Свет ты наш, правда оно аль неправда, и хорошо ли так будет?
Я свои поступки не оправдываю;
да, всенародно признаюсь: я поступил как зверь с этим капитаном и теперь сожалею и собой гнушаюсь за зверский гнев, но этот ваш капитан, ваш поверенный, пошел вот к этой самой госпоже, о которой вы выражаетесь, что она обольстительница, и стал ей предлагать от вашего имени, чтоб она
взяла имеющиеся у вас мои векселя и подала на меня, чтобы по этим векселям меня засадить, если я уж слишком буду приставать к вам в расчетах по имуществу.
— Чего шепчу? Ах, черт
возьми, — крикнул вдруг Дмитрий Федорович самым полным голосом, —
да чего же я шепчу? Ну, вот сам видишь, как может выйти вдруг сумбур природы. Я здесь на секрете и стерегу секрет. Объяснение впредь, но, понимая, что секрет, я вдруг и говорить стал секретно, и шепчу как дурак, тогда как не надо. Идем! Вон куда! До тех пор молчи. Поцеловать тебя хочу!
Не пьянствую я, а лишь «лакомствую», как говорит твой свинья Ракитин, который будет статским советником и все будет говорить «лакомствую». Садись. Я бы
взял тебя, Алешка, и прижал к груди,
да так, чтобы раздавить, ибо на всем свете… по-настоящему… по-на-сто-яще-му… (вникни! вникни!) люблю только одного тебя!
— И верю, что веришь и искренно говоришь. Искренно смотришь и искренно говоришь. А Иван нет. Иван высокомерен… А все-таки я бы с твоим монастырьком покончил.
Взять бы всю эту мистику
да разом по всей русской земле и упразднить, чтоб окончательно всех дураков обрезонить. А серебра-то, золота сколько бы на монетный двор поступило!
—
Да. И коньячку бы не было. А коньяк все-таки у вас
взять придется.
— А знаете что, ангел-барышня, — вдруг протянула она самым уже нежным и слащавейшим голоском, — знаете что,
возьму я
да вашу ручку и не поцелую. — И она засмеялась маленьким развеселым смешком.
Видите, как я все обдумала, одного только не могу придумать: что подумаете вы обо мне, когда прочтете? Я все смеюсь и шалю, я давеча вас рассердила, но уверяю вас, что сейчас, перед тем как
взяла перо, я помолилась на образ Богородицы,
да и теперь молюсь и чуть не плачу.
— Засади я его, подлеца, она услышит, что я его засадил, и тотчас к нему побежит. А услышит если сегодня, что тот меня до полусмерти, слабого старика, избил, так, пожалуй, бросит его,
да ко мне придет навестить… Вот ведь мы какими характерами одарены — только чтобы насупротив делать. Я ее насквозь знаю! А что, коньячку не выпьешь? Возьми-ка кофейку холодненького,
да я тебе и прилью четверть рюмочки, хорошо это, брат, для вкуса.
Будет оно короче,
да и не столь утомительно, хотя, конечно, повторяю это, многое Алеша
взял и из прежних бесед и совокупил вместе.
Да и давно уже это так устроилось в сердце его, целым годом монастырской жизни его, и сердце его
взяло уже привычку так ожидать.
Странное дело: казалось бы, что тут при таком решении, кроме отчаяния, ничего уже более для него не оставалось; ибо где
взять вдруг такие деньги,
да еще такому голышу, как он?
— Как смеешь ты меня пред ним защищать, — вопила Грушенька, — не из добродетели я чиста была и не потому, что Кузьмы боялась, а чтобы пред ним гордой быть и чтобы право иметь ему подлеца сказать, когда встречу.
Да неужто ж он с тебя денег не
взял?
— Батюшка, Митрий Федорович, — возгласил Трифон Борисыч, —
да отбери ты у них деньги-то, то, что им проиграл! Ведь все равно что воровством с тебя
взяли.
—
Да помилуйте же, господа! Ну,
взял пестик… Ну, для чего берут в таких случаях что-нибудь в руку? Я не знаю, для чего. Схватил и побежал. Вот и все. Стыдно, господа, passons, [довольно, право (фр.).] а то, клянусь, я перестану рассказывать!
— Камень в огород! И камень низкий, скверный! Не боюсь! О господа, может быть, вам слишком подло мне же в глаза говорить это! Потому подло, что я это сам говорил вам. Не только хотел, но и мог убить,
да еще на себя добровольно натащил, что чуть не убил! Но ведь не убил же его, ведь спас же меня ангел-хранитель мой — вот этого-то вы и не
взяли в соображение… А потому вам и подло, подло! Потому что я не убил, не убил, не убил! Слышите, прокурор: не убил!
— Нуждался в десяти рублях и заложил пистолеты у Перхотина, потом ходил к Хохлаковой за тремя тысячами, а та не дала, и проч., и всякая эта всячина, — резко прервал Митя, —
да, вот, господа, нуждался, а тут вдруг тысячи появились, а? Знаете, господа, ведь вы оба теперь трусите: а что как не скажет, откуда
взял? Так и есть: не скажу, господа, угадали, не узнаете, — отчеканил вдруг Митя с чрезвычайною решимостью. Следователи капельку помолчали.
—
Да, это пока необходимо… Потрудитесь пока здесь присесть, можете
взять с кровати одеяло и завернуться, а я… я это все улажу.
—
Да откуда же вы их
взяли?
— Это мы втроем дали три тысячи, я, брат Иван и Катерина Ивановна, а доктора из Москвы выписала за две тысячи уж она сама. Адвокат Фетюкович больше бы
взял,
да дело это получило огласку по всей России, во всех газетах и журналах о нем говорят, Фетюкович и согласился больше для славы приехать, потому что слишком уж знаменитое дело стало. Я его вчера видел.
— Напротив, очень рада. Только что сейчас рассуждала опять, в тридцатый раз: как хорошо, что я вам отказала и не буду вашей женой. Вы в мужья не годитесь: я за вас выйду, и вдруг дам вам записку, чтобы снести тому, которого полюблю после вас, вы
возьмете и непременно отнесете,
да еще ответ принесете. И сорок лет вам придет, и вы все так же будете мои такие записки носить.
— Никто вам там не поверит-с, благо денег-то у вас и своих теперь довольно,
взяли из шкатунки
да и принесли-с.
— Друг мой, сегодня я
взял особую методу, я потом тебе растолкую. Постой, где же я остановился?
Да, вот я тогда простудился, только не у вас, а еще там…
— Как дошел!
Да где ж он биллион лет
взял?
При первом же соблазне — ну хоть чтоб опять чем потешить ту же новую возлюбленную, с которой уже прокутил первую половину этих же денег, — он бы расшил свою ладонку и отделил от нее, ну, положим, на первый случай хоть только сто рублей, ибо к чему-де непременно относить половину, то есть полторы тысячи, довольно и тысячи четырехсот рублей — ведь все то же выйдет: „подлец, дескать, а не вор, потому что все же хоть тысячу четыреста рублей
да принес назад, а вор бы все
взял и ничего не принес“.
— А мы запрем Кронштадт
да и не дадим им хлеба. Где они
возьмут?