Неточные совпадения
Но при этом Алеша почти всегда замечал, что многие, почти все, входившие в первый раз
к старцу на уединенную беседу,
входили в страхе и беспокойстве, а выходили от него почти всегда светлыми и радостными, и самое мрачное лицо обращалось в счастливое.
Вдруг подошел
к ним один пожилой лысоватый господин в широком летнем пальто и с сладкими глазками. Приподняв шляпу, медово присюсюкивая, отрекомендовался он всем вообще тульским помещиком Максимовым. Он мигом
вошел в заботу наших путников.
— Видите ли, мы
к этому старцу по своему делу, — заметил строго Миусов, — мы, так сказать, получили аудиенцию «у сего лица», а потому хоть и благодарны вам за дорогу, но вас уж не попросим
входить вместе.
— А пожалуй; вы в этом знаток. Только вот что, Федор Павлович, вы сами сейчас изволили упомянуть, что мы дали слово вести себя прилично, помните. Говорю вам, удержитесь. А начнете шута из себя строить, так я не намерен, чтобы меня с вами на одну доску здесь поставили… Видите, какой человек, — обратился он
к монаху, — я вот с ним боюсь
входить к порядочным людям.
— В чужой монастырь со своим уставом не ходят, — заметил он. — Всех здесь в скиту двадцать пять святых спасаются, друг на друга смотрят и капусту едят. И ни одной-то женщины в эти врата не
войдет, вот что особенно замечательно. И это ведь действительно так. Только как же я слышал, что старец дам принимает? — обратился он вдруг
к монашку.
— Простите меня… — начал Миусов, обращаясь
к старцу, — что я, может быть, тоже кажусь вам участником в этой недостойной шутке. Ошибка моя в том, что я поверил, что даже и такой, как Федор Павлович, при посещении столь почтенного лица захочет понять свои обязанности… Я не сообразил, что придется просить извинения именно за то, что с ним
входишь…
Именно мне все так и кажется, когда я
к людям
вхожу, что я подлее всех и что меня все за шута принимают, так вот «давай же я и в самом деле сыграю шута, не боюсь ваших мнений, потому что все вы до единого подлее меня!» Вот потому я и шут, от стыда шут, старец великий, от стыда.
Лгущий самому себе и собственную ложь свою слушающий до того доходит, что уж никакой правды ни в себе, ни кругом не различает, а стало быть,
входит в неуважение и
к себе и
к другим.
— То есть вы их прикладываете
к нам и в нас видите социалистов? — прямо и без обиняков спросил отец Паисий. Но прежде чем Петр Александрович сообразил дать ответ, отворилась дверь и
вошел столь опоздавший Дмитрий Федорович. Его и вправду как бы перестали ждать, и внезапное появление его произвело в первый момент даже некоторое удивление.
Когда Миусов и Иван Федорович
входили уже
к игумену, то в Петре Александровиче, как в искренно порядочном и деликатном человеке, быстро произошел один деликатный в своем роде процесс, ему стало стыдно сердиться.
Вышел же Алеша из дома отца в состоянии духа разбитом и подавленном еще больше, чем давеча, когда
входил к отцу.
Алеша рассказал все, что случилось с ним с самой той минуты, как
вошел к Катерине Ивановне.
А потому умоляю вас, милый, если у вас есть сострадание ко мне, когда вы
войдете завтра, то не глядите мне слишком прямо в глаза, потому что я, встретясь с вашими, может быть, непременно вдруг рассмеюсь, а
к тому же вы будете в этом длинном платье…
Но когда Алеша
вошел, он словно сорвался со скамьи, на которой сидел за столом, и, наскоро обтираясь дырявою салфеткой, подлетел
к Алеше.
Пустые и непригодные
к делу мысли, как и всегда во время скучного ожидания, лезли ему в голову: например, почему он,
войдя теперь сюда, сел именно точь-в-точь на то самое место, на котором вчера сидел, и почему не на другое?
Известие страшно потрясло Алешу. Он пустился
к трактиру. В трактир ему
входить было в его одежде неприлично, но осведомиться на лестнице и вызвать их, это было возможно. Но только что он подошел
к трактиру, как вдруг отворилось одно окно и сам брат Иван закричал ему из окна вниз...
— Длинный припадок такой-с, чрезвычайно длинный-с. Несколько часов-с али, пожалуй, день и другой продолжается-с. Раз со мной продолжалось это дня три, упал я с чердака тогда. Перестанет бить, а потом зачнет опять; и я все три дня не мог в разум
войти. За Герценштубе, за здешним доктором, тогда Федор Павлович посылали-с, так тот льду
к темени прикладывал да еще одно средство употребил… Помереть бы мог-с.
Встретив Федора Павловича в зале, только что
войдя, он вдруг закричал ему, махая руками: «Я
к себе наверх, а не
к вам, до свидания», и прошел мимо, даже стараясь не взглянуть на отца.
Странными казались нам эти снова, а мать уйдет
к себе и все плачет, только
к нему
входя обтирала глаза и принимала веселый вид.
Помню, однажды
вошел я
к нему один, когда никого у него не было.
Чрез слуховое окно
войдя на чердак дома, он спустился
к ней вниз в жилые комнаты по лесенке с чердака, зная, что дверь, бывшая в конце лесенки, не всегда по небрежности слуг запиралась на замок.
— А помнишь ли, как я
к тебе тогда в другой раз пришел, в полночь? Еще запомнить тебе велел? Знаешь ли, для чего я
входил? Я ведь убить тебя приходил!
Ровно десять минут спустя Дмитрий Федорович
вошел к тому молодому чиновнику, Петру Ильичу Перхотину, которому давеча заложил пистолеты. Было уже половина девятого, и Петр Ильич, напившись дома чаю, только что облекся снова в сюртук, чтоб отправиться в трактир «Столичный город» поиграть на биллиарде. Митя захватил его на выходе. Тот, увидев его и его запачканное кровью лицо, так и вскрикнул...
Войдя к Федосье Марковне все в ту же кухню, причем «для сумления» она упросила Петра Ильича, чтобы позволил
войти и дворнику, Петр Ильич начал ее расспрашивать и вмиг попал на самое главное: то есть что Дмитрий Федорович, убегая искать Грушеньку, захватил из ступки пестик, а воротился уже без пестика, но с руками окровавленными: «И кровь еще капала, так и каплет с них, так и каплет!» — восклицала Феня, очевидно сама создавшая этот ужасный факт в своем расстроенном воображении.
Петр Ильич,
войдя к исправнику, был просто ошеломлен: он вдруг увидал, что там всё уже знают. Действительно, карты бросили, все стояли и рассуждали, и даже Николай Парфенович прибежал от барышень и имел самый боевой и стремительный вид. Петра Ильича встретило ошеломляющее известие, что старик Федор Павлович действительно и в самом деле убит в этот вечер в своем доме, убит и ограблен. Узналось же это только сейчас пред тем следующим образом.
Голову Григория обмыли водой с уксусом, и от воды он совсем уже опамятовался и тотчас спросил: «Убит аль нет барин?» Обе женщины и Фома пошли тогда
к барину и,
войдя в сад, увидали на этот раз, что не только окно, но и дверь из дома в сад стояла настежь отпертою, тогда как барин накрепко запирался сам с вечера каждую ночь вот уже всю неделю и даже Григорию ни под каким видом не позволял стучать
к себе.
— А руки все еще не подумали вымыть, даже и
входя к господину Перхотину? Не опасались, стало быть, подозрений?
— Не можете ли по крайней мере объявить: какой величины была сумма в руках ваших, когда вы
вошли с ней
к господину Перхотину, то есть сколько именно рублей?
Тот, который отпер
к отцу дверь и
вошел этою дверью, тот и убил его, тот и обокрал.
Он ясно и настойчиво передал нам, очнувшись, на расспросы наши, что в то еще время, когда, выйдя на крыльцо и заслышав в саду некоторый шум, он решился
войти в сад чрез калитку, стоявшую отпертою, то,
войдя в сад, еще прежде чем заметил вас в темноте убегающего, как вы сообщили уже нам, от отворенного окошка, в котором видели вашего родителя, он, Григорий, бросив взгляд налево и заметив действительно это отворенное окошко, заметил в то же время, гораздо ближе
к себе, и настежь отворенную дверь, про которую вы заявили, что она все время, как вы были в саду, оставалась запертою.
Оба они как
вошли в комнату, так тотчас же, несмотря на вопросы Николая Парфеновича, стали обращаться с ответами
к стоявшему в стороне Михаилу Макаровичу, принимая его, по неведению, за главный чин и начальствующее здесь лицо и называя его с каждым словом: «пане пулковнику».
Караулить дом Коля не боялся, с ним
к тому же был Перезвон, которому повелено было лежать ничком в передней под лавкой «без движений» и который именно поэтому каждый раз, как
входил в переднюю расхаживавший по комнатам Коля, вздрагивал головой и давал два твердые и заискивающие удара хвостом по полу, но увы, призывного свиста не раздавалось.
Он несколько раз уже переходил чрез сени, отворял дверь
к докторше и озабоченно оглядывал «пузырей», которые, по его приказанию, сидели за книжкой, и каждый раз, как он отворял дверь, молча улыбались ему во весь рот, ожидая, что вот он
войдет и сделает что-нибудь прекрасное и забавное.
Алеша не заходил уже дня четыре и,
войдя в дом, поспешил было прямо пройти
к Лизе, ибо у ней и было его дело, так как Лиза еще вчера прислала
к нему девушку с настоятельною просьбой немедленно
к ней прийти «по очень важному обстоятельству», что, по некоторым причинам, заинтересовало Алешу.
Войдя к Лизе, он застал ее полулежащею в ее прежнем кресле, в котором ее возили, когда она еще не могла ходить. Она не тронулась
к нему навстречу, но зоркий, острый ее взгляд так и впился в него. Взгляд был несколько воспаленный, лицо бледно-желтое. Алеша изумился тому, как она изменилась в три дня, даже похудела. Она не протянула ему руки. Он сам притронулся
к ее тонким, длинным пальчикам, неподвижно лежавшим на ее платье, затем молча сел против нее.
По дороге
к Ивану пришлось ему проходить мимо дома, в котором квартировала Катерина Ивановна. В окнах был свет. Он вдруг остановился и решил
войти. Катерину Ивановну он не видал уже более недели. Но ему теперь пришло на ум, что Иван может быть сейчас у ней, особенно накануне такого дня. Позвонив и
войдя на лестницу, тускло освещенную китайским фонарем, он увидал спускавшегося сверху человека, в котором, поравнявшись, узнал брата. Тот, стало быть, выходил уже от Катерины Ивановны.
А объяснив вам про эти стуки, по которым
к покойному можно было
войти, и что они Дмитрию Федоровичу через меня все известны, думал, что вы уже сами тогда догадаетесь, что они что-нибудь непременно совершат, и не то что в Чермашню, а и вовсе останетесь.
Ты оскорблен, во-первых, в эстетических чувствах твоих, а во-вторых, в гордости: как, дескать,
к такому великому человеку мог
войти такой пошлый черт?
Алеша,
войдя, сообщил Ивану Федоровичу, что час с небольшим назад прибежала
к нему на квартиру Марья Кондратьевна и объявила, что Смердяков лишил себя жизни.
«
Вхожу этта
к нему самовар прибрать, а он у стенки на гвоздочке висит».
В тот вечер, когда было написано это письмо, напившись в трактире «Столичный город», он, против обыкновения, был молчалив, не играл на биллиарде, сидел в стороне, ни с кем не говорил и лишь согнал с места одного здешнего купеческого приказчика, но это уже почти бессознательно, по привычке
к ссоре, без которой,
войдя в трактир, он уже не мог обойтись.
Да и не подозрение только — какие уж теперь подозрения, обман явен, очевиден: она тут, вот в этой комнате, откуда свет, она у него там, за ширмами, — и вот несчастный подкрадывается
к окну, почтительно в него заглядывает, благонравно смиряется и благоразумно уходит, поскорее вон от беды, чтобы чего не произошло, опасного и безнравственного, — и нас в этом хотят уверить, нас, знающих характер подсудимого, понимающих, в каком он был состоянии духа, в состоянии, нам известном по фактам, а главное, обладая знаками, которыми тотчас же мог отпереть дом и
войти!“ Здесь по поводу „знаков“ Ипполит Кириллович оставил на время свое обвинение и нашел необходимым распространиться о Смердякове, с тем чтоб уж совершенно исчерпать весь этот вводный эпизод о подозрении Смердякова в убийстве и покончить с этою мыслию раз навсегда.
Ведь он, зашивая ладонку свою, прятался от домашних, он должен был помнить, как унизительно страдал он от страху с иглой в руках, чтобы
к нему не
вошли и его не накрыли; как при первом стуке вскакивал и бежал за перегородку (в его квартире есть перегородка)…
И вот Смердяков мог
войти к барину и исполнить свой план, чем, каким оружием, — а первым камнем, который он поднял в саду.
Она поднялась было с места, но вдруг громко вскрикнула и отшатнулась назад. В комнату внезапно, хотя и совсем тихо,
вошла Грушенька. Никто ее не ожидал. Катя стремительно шагнула
к дверям, но, поравнявшись с Грушенькой, вдруг остановилась, вся побелела как мел и тихо, почти шепотом, простонала ей...