Неточные совпадения
Федор же Павлович на
все подобные пассажи был даже и по социальному своему положению весьма тогда подготовлен, ибо страстно желал устроить свою карьеру хотя чем бы то ни было; примазаться же к
хорошей родне и взять приданое было очень заманчиво.
Деревеньку же и довольно
хороший городской дом, которые тоже пошли ей в приданое, он долгое время и изо
всех сил старался перевести на свое имя чрез совершение какого-нибудь подходящего акта и наверно бы добился того из одного, так сказать, презрения и отвращения к себе, которое он возбуждал в своей супруге ежеминутно своими бесстыдными вымогательствами и вымаливаниями, из одной ее душевной усталости, только чтоб отвязался.
Федор Павлович, сообразив
все дело, нашел, что оно дело
хорошее, и в формальном согласии своем насчет воспитания детей у генеральши не отказал потом ни в одном пункте.
Статейки эти, говорят, были так всегда любопытно и пикантно составлены, что быстро пошли в ход, и уж в этом одном молодой человек оказал
все свое практическое и умственное превосходство над тою многочисленною, вечно нуждающеюся и несчастною частью нашей учащейся молодежи обоего пола, которая в столицах, по обыкновению, с утра до ночи обивает пороги разных газет и журналов, не умея ничего
лучше выдумать, кроме вечного повторения одной и той же просьбы о переводах с французского или о переписке.
Вот в это-то время и состоялось свидание, или,
лучше сказать, семейная сходка,
всех членов этого нестройного семейства в келье старца, имевшая чрезвычайное влияние на Алешу.
Они вышли из врат и направились лесом. Помещик Максимов, человек лет шестидесяти, не то что шел, а,
лучше сказать, почти бежал сбоку, рассматривая их
всех с судорожным, невозможным почти любопытством. В глазах его было что-то лупоглазое.
— Нисколько. Я как прочел, то тотчас и подумал, что этак
все и будет, потому что я, как только умрет старец Зосима, сейчас должен буду выйти из монастыря. Затем я буду продолжать курс и сдам экзамен, а как придет законный срок, мы и женимся. Я вас буду любить. Хоть мне и некогда было еще думать, но я подумал, что
лучше вас жены не найду, а мне старец велит жениться…
Он знал, однако, со слов Катерины Ивановны, что отставной штабс-капитан человек семейный: «Или спят
все они, или, может быть, услыхали, что я пришел, и ждут, пока я отворю;
лучше я снова постучусь к ним», — и он постучал.
Слушайте, Алексей Федорович, нет ли тут во
всем этом рассуждении нашем, то есть вашем… нет, уж
лучше нашем… нет ли тут презрения к нему, к этому несчастному… в том, что мы так его душу теперь разбираем, свысока точно, а?
— Ах, какое презрение! Алеша, милый, не будем ссориться с самого первого раза, — я вам
лучше всю правду скажу: это, конечно, очень дурно подслушивать, и, уж конечно, я не права, а вы правы, но только я все-таки буду подслушивать.
Ты спросил сейчас, для чего я это
все: я, видишь ли, любитель и собиратель некоторых фактиков и, веришь ли, записываю и собираю из газет и рассказов, откуда попало, некоторого рода анекдотики, и у меня уже
хорошая коллекция.
Поведал он мне, что лес любит, птичек лесных; был он птицелов, каждый их свист понимал, каждую птичку приманить умел;
лучше того как в лесу ничего я, говорит, не знаю, да и
все хорошо.
Не скажу, чтобы были скверные;
все эти молодые люди были
хорошие, да вели-то себя скверно, а пуще
всех я.
«Вы спрашиваете, что я именно ощущал в ту минуту, когда у противника прощения просил, — отвечаю я ему, — но я вам
лучше с самого начала расскажу, чего другим еще не рассказывал», — и рассказал ему
все, что произошло у меня с Афанасием и как поклонился ему до земли. «Из сего сами можете видеть, — заключил я ему, — что уже во время поединка мне легче было, ибо начал я еще дома, и раз только на эту дорогу вступил, то
все дальнейшее пошло не только не трудно, а даже радостно и весело».
«Пусть уж
лучше я пред тем, убитым и ограбленным, убийцей и вором выйду и пред
всеми людьми, и в Сибирь пойду, чем если Катя вправе будет сказать, что я ей изменил, и у нее же деньги украл, и на ее же деньги с Грушенькой убежал добродетельную жизнь начинать!
У него была пара
хороших дуэльных пистолетов с патронами, и если до сих пор он ее не заложил, то потому, что любил эту вещь больше
всего, что имел.
— Господи! А я думала, он опять говорить хочет, — нервозно воскликнула Грушенька. — Слышишь, Митя, — настойчиво прибавила она, — больше не вскакивай, а что шампанского привез, так это славно. Я сама пить буду, а наливки я терпеть не могу. А
лучше всего, что сам прикатил, а то скучища… Да ты кутить, что ли, приехал опять? Да спрячь деньги-то в карман! Откуда столько достал?
Нет, скажите, я вас спрошу,
все подойдите, и я спрошу; скажите мне
все вот что: почему я такая
хорошая?
— Тем более что я и сам
хороший знакомый исправнику, — заметил Петр Ильич,
все еще стоя и видимо желая как-нибудь поскорее вырваться от стремительной дамы, которая никак не давала ему проститься с ней и отправиться.
Но мальчик хоть и смотрел на
всех свысока, вздернув носик, но товарищем был
хорошим и не превозносился.
— Не знаю, вы
лучше знаете. Мы в помадной каменной банке зажгли, славно горел,
весь сгорел, самая маленькая сажа осталась. Но ведь это только мякоть, а если протереть через шкуру… А впрочем, вы
лучше знаете, я не знаю… А Булкина отец выдрал за наш порох, ты слышал? — обратился он вдруг к Илюше.
— Он, папа,
все знает,
лучше всех у нас знает! — подхватил и Илюшечка, — он ведь только прикидывается, что он такой, а он первый у нас ученик по
всем предметам…
— Да, да! Вот вы будете ходить, вы увидите, что это за существо. Вам очень полезно узнавать вот такие существа, чтоб уметь ценить и еще многое другое, что узнаете именно из знакомства с этими существами, — с жаром заметил Алеша. — Это
лучше всего вас переделает.
— Папа, не плачь… а как я умру, то возьми ты
хорошего мальчика, другого… сам выбери из них из
всех,
хорошего, назови его Илюшей и люби его вместо меня…
Ах, не потому
лучше, что сын отца убил, я не хвалю, дети, напротив, должны почитать родителей, а только все-таки
лучше, если это он, потому что вам тогда и плакать нечего, так как он убил, себя не помня или,
лучше сказать,
все помня, но не зная, как это с ним сделалось.
— Он
все ходит и мечтает. Он говорит: зачем взаправду жить,
лучше мечтать. Намечтать можно самое веселое, а жить скука. А ведь сам скоро женится, он уж и мне объяснялся в любви. Вы умеете кубари спускать?
И странное дело: хотя был твердо убежден в преступлении Мити, но со времени заключения его
все как-то более и более смотрел на него мягче: «С
хорошею, может быть, душой был человек, а вот пропал, как швед, от пьянства и беспорядка!» Прежний ужас сменился в сердце его какою-то жалостью.
— А по-моему,
лучше молчите-с. Ибо что можете вы на меня объявить в моей совершенной невинности и кто вам поверит? А только если начнете, то и я
все расскажу-с, ибо как же бы мне не защитить себя?
Похоже было на то, что джентльмен принадлежит к разряду бывших белоручек-помещиков, процветавших еще при крепостном праве; очевидно, видавший свет и порядочное общество, имевший когда-то связи и сохранивший их, пожалуй, и до сих пор, но мало-помалу с обеднением после веселой жизни в молодости и недавней отмены крепостного права обратившийся вроде как бы в приживальщика
хорошего тона, скитающегося по добрым старым знакомым, которые принимают его за уживчивый складный характер, да еще и ввиду того, что
все же порядочный человек, которого даже и при ком угодно можно посадить у себя за стол, хотя, конечно, на скромное место.
— Отчасти буду рад, ибо тогда моя цель достигнута: коли пинки, значит, веришь в мой реализм, потому что призраку не дают пинков. Шутки в сторону: мне ведь
все равно, бранись, коли хочешь, но
все же
лучше быть хоть каплю повежливее, хотя бы даже со мной. А то дурак да лакей, ну что за слова!
— Друг мой, — заметил сентенциозно гость, — с носом
все же
лучше отойти, чем иногда совсем без носа, как недавно еще изрек один болящий маркиз (должно быть, специалист лечил) на исповеди своему духовному отцу-иезуиту.
Полагали, впрочем, что он делает это много-много что для игры, так сказать для некоторого юридического блеска, чтоб уж ничего не было забыто из принятых адвокатских приемов: ибо
все были убеждены, что какой-нибудь большой и окончательной пользы он
всеми этими «подмарываниями» не мог достичь и, вероятно, это сам
лучше всех понимает, имея какую-то свою идею в запасе, какое-то еще пока припрятанное оружие защиты, которое вдруг и обнаружит, когда придет срок.
А при аресте, в Мокром, он именно кричал, — я это знаю, мне передавали, — что считает самым позорным делом
всей своей жизни, что, имея средства отдать половину (именно половину!) долга Катерине Ивановне и стать пред ней не вором, он все-таки не решился отдать и
лучше захотел остаться в ее глазах вором, чем расстаться с деньгами!
А потому будем же
все ловить удобную минуту совместного общения нашего, чтобы сказать друг другу и
хорошее слово.
— Молчит-то молчит, да ведь тем и
лучше. Не то что петербургскому его учить, сам
весь Петербург научит. Двенадцать человек детей, подумайте!
—
Лучше страдать во
всю жизнь.
А я-то разве вынесу тамошних смердов, хоть они, может быть,
все до одного
лучше меня?
И хотя бы мы были заняты самыми важными делами, достигли почестей или впали бы в какое великое несчастье —
все равно не забывайте никогда, как нам было раз здесь хорошо,
всем сообща, соединенным таким
хорошим и добрым чувством, которое и нас сделало на это время любви нашей к бедному мальчику, может быть, лучшими, чем мы есть в самом деле.
Ну, а кто нас соединил в этом добром
хорошем чувстве, об котором мы теперь всегда,
всю жизнь вспоминать будем и вспоминать намерены, кто как не Илюшечка, добрый мальчик, милый мальчик, дорогой для нас мальчик на веки веков!