Вот в эти-то мгновения он и любил, чтобы подле, поблизости, пожалуй хоть и не в той комнате, а во флигеле, был такой человек, преданный, твердый, совсем не такой, как он, не развратный, который хотя бы все это совершающееся беспутство и видел и знал все тайны, но все же из преданности допускал бы это все, не противился, главное — не укорял и ничем бы не грозил, ни в сем веке, ни
в будущем; а в случае нужды так бы и защитил его, — от кого?
Неточные совпадения
Но придется и про него написать предисловие, по крайней мере чтобы разъяснить предварительно один очень странный пункт, именно:
будущего героя моего я принужден представить читателям с первой сцены его романа
в ряске послушника.
Такие прямо говорили, не совсем, впрочем, вслух, что он святой, что
в этом нет уже и сомнения, и, предвидя близкую кончину его, ожидали немедленных даже чудес и великой славы
в самом ближайшем
будущем от почившего монастырю.
Кроме того, ожидал, стоя
в уголку (и все время потом оставался стоя), молодой паренек, лет двадцати двух на вид,
в статском сюртуке, семинарист и
будущий богослов, покровительствуемый почему-то монастырем и братиею.
Таким образом (то есть
в целях
будущего), не церковь должна искать себе определенного места
в государстве, как «всякий общественный союз» или как «союз людей для религиозных целей» (как выражается о церкви автор, которому возражаю), а, напротив, всякое земное государство должно бы впоследствии обратиться
в церковь вполне и стать не чем иным, как лишь церковью, и уже отклонив всякие несходные с церковными свои цели.
Во многих случаях, казалось бы, и у нас то же; но
в том и дело, что, кроме установленных судов, есть у нас, сверх того, еще и церковь, которая никогда не теряет общения с преступником, как с милым и все еще дорогим сыном своим, а сверх того, есть и сохраняется, хотя бы даже только мысленно, и суд церкви, теперь хотя и не деятельный, но все же живущий для
будущего, хотя бы
в мечте, да и преступником самим несомненно, инстинктом души его, признаваемый.
Изволил выразить мысль, что если я-де не соглашусь на карьеру архимандрита
в весьма недалеком
будущем и не решусь постричься, то непременно уеду
в Петербург и примкну к толстому журналу, непременно к отделению критики, буду писать лет десяток и
в конце концов переведу журнал на себя.
Но затем, простив ей по неведению, прибавил, «как бы смотря
в книгу
будущего» (выражалась госпожа Хохлакова
в письме своем), и утешение, «что сын ее Вася жив несомненно, и что или сам приедет к ней вскорости, или письмо пришлет, и чтоб она шла
в свой дом и ждала сего.
Для чего они-то тоже попали
в материал и унавозили собою для кого-то
будущую гармонию?
Если бы возможно было помыслить, лишь для пробы и для примера, что три эти вопроса страшного духа бесследно утрачены
в книгах и что их надо восстановить, вновь придумать и сочинить, чтоб внести опять
в книги, и для этого собрать всех мудрецов земных — правителей, первосвященников, ученых, философов, поэтов — и задать им задачу: придумайте, сочините три вопроса, но такие, которые мало того, что соответствовали бы размеру события, но и выражали бы сверх того,
в трех словах,
в трех только фразах человеческих, всю
будущую историю мира и человечества, — то думаешь ли ты, что вся премудрость земли, вместе соединившаяся, могла бы придумать хоть что-нибудь подобное по силе и по глубине тем трем вопросам, которые действительно были предложены тебе тогда могучим и умным духом
в пустыне?
Тогда это не могло быть еще так видно, ибо
будущее было неведомо, но теперь, когда прошло пятнадцать веков, мы видим, что все
в этих трех вопросах до того угадано и предсказано и до того оправдалось, что прибавить к ним или убавить от них ничего нельзя более.
Даже и теперь еще это так исполнимо, но послужит основанием к
будущему уже великолепному единению людей, когда не слуг будет искать себе человек и не
в слуг пожелает обращать себе подобных людей, как ныне, а, напротив, изо всех сил пожелает стать сам всем слугой по Евангелию.
Тут прибавлю еще раз от себя лично: мне почти противно вспоминать об этом суетном и соблазнительном событии,
в сущности же самом пустом и естественном, и я, конечно, выпустил бы его
в рассказе моем вовсе без упоминовения, если бы не повлияло оно сильнейшим и известным образом на душу и сердце главного, хотя и
будущего героя рассказа моего, Алеши, составив
в душе его как бы перелом и переворот, потрясший, но и укрепивший его разум уже окончательно, на всю жизнь и к известной цели.
Митя
в восторженном состоянии своем открыл им тут же, что решается судьба его, и рассказал им, ужасно спеша разумеется, почти весь свой «план», который только что представил Самсонову, затем решение Самсонова,
будущие надежды свои и проч., и проч.
Женское развитие и даже политическая роль женщины
в самом ближайшем
будущем — вот мой идеал.
— Нет-с,
в Смоленской губернии-с. А только ее улан еще прежде того вывез-с, супругу-то мою-с, будущую-с, и с пани-маткой, и с тантой, и еще с одною родственницей со взрослым сыном, это уж из самой Польши, из самой… и мне уступил. Это один наш поручик, очень хороший молодой человек. Сначала он сам хотел жениться, да и не женился, потому что она оказалась хромая…
Катерина Ивановна сейчас же после тогдашней сцены
в суде велела перенести больного и потерявшего сознание Ивана Федоровича к себе
в дом, пренебрегая всяким
будущим и неизбежным говором общества и его осуждением.
Неточные совпадения
Груди захлестывало кровью, дыхание занимало, лица судорожно искривляло гневом при воспоминании о бесславном идиоте, который, с топором
в руке, пришел неведомо отколь и с неисповедимою наглостью изрек смертный приговор прошедшему, настоящему и
будущему…
[Фаланстер (франц.) — дом-дворец,
в котором, по идее французского социалиста-утописта Фурье (1772–1837), живет «фаланга», то есть ячейка коммунистического общества
будущего.]
Он порешил однажды навсегда, что старая жизнь безвозвратно канула
в вечность и что, следовательно, незачем и тревожить этот хлам, который не имеет никакого отношения к
будущему.
Но меланхолический вид (предтеча
будущего мистицизма) прикрывал
в нем много наклонностей, несомненно порочных.
А глуповцы стояли на коленах и ждали. Знали они, что бунтуют, но не стоять на коленах не могли. Господи! чего они не передумали
в это время! Думают: станут они теперь есть горчицу, — как бы на
будущее время еще какую ни на есть мерзость есть не заставили; не станут — как бы шелепов не пришлось отведать. Казалось, что колени
в этом случае представляют средний путь, который может умиротворить и ту и другую сторону.