Неточные совпадения
Задумчивый он приехал к нам тогда, может
быть, только лишь
посмотреть: всё ли тут или и тут только два рубля, и — в монастыре встретил этого старца…
Ему все казалось почему-то, что Иван чем-то занят, чем-то внутренним и важным, что он стремится к какой-то цели, может
быть очень трудной, так что ему не до него, и что вот это и
есть та единственная причина, почему он
смотрит на Алешу рассеянно.
Если кто из этих тяжущихся и пререкающихся мог
смотреть серьезно на этот съезд, то, без сомнения, один только брат Дмитрий; остальные же все придут из целей легкомысленных и для старца, может
быть, оскорбительных — вот что понимал Алеша.
Миусов рассеянно
смотрел на могильные камни около церкви и хотел
было заметить, что могилки эти, должно
быть, обошлись дорогонько хоронившим за право хоронить в таком «святом» месте, но промолчал: простая либеральная ирония перерождалась в нем почти что уж в гнев.
— В чужой монастырь со своим уставом не ходят, — заметил он. — Всех здесь в скиту двадцать пять святых спасаются, друг на друга
смотрят и капусту
едят. И ни одной-то женщины в эти врата не войдет, вот что особенно замечательно. И это ведь действительно так. Только как же я слышал, что старец дам принимает? — обратился он вдруг к монашку.
— А вот далекая! — указал он на одну еще вовсе не старую женщину, но очень худую и испитую, не то что загоревшую, а как бы всю почерневшую лицом. Она стояла на коленях и неподвижным взглядом
смотрела на старца. Во взгляде ее
было что-то как бы исступленное.
И не утешайся, и не надо тебе утешаться, не утешайся и плачь, только каждый раз, когда плачешь, вспоминай неуклонно, что сыночек твой —
есть единый от ангелов Божиих — оттуда на тебя
смотрит и видит тебя, и на твои слезы радуется, и на них Господу Богу указывает.
Миленькое, смеющееся личико Lise сделалось
было вдруг серьезным, она приподнялась в креслах, сколько могла, и,
смотря на старца, сложила пред ним свои ручки, но не вытерпела и вдруг рассмеялась…
Но предрекаю, что в ту даже самую минуту, когда вы
будете с ужасом
смотреть на то, что, несмотря на все ваши усилия, вы не только не подвинулись к цели, но даже как бы от нее удалились, — в ту самую минуту, предрекаю вам это, вы вдруг и достигнете цели и узрите ясно над собою чудодейственную силу Господа, вас все время любившего и все время таинственно руководившего.
— А может ли
быть он во мне решен? Решен в сторону положительную? — продолжал странно спрашивать Иван Федорович, все с какою-то необъяснимою улыбкой
смотря на старца.
Алеша довел своего старца в спаленку и усадил на кровать. Это
была очень маленькая комнатка с необходимою мебелью; кровать
была узенькая, железная, а на ней вместо тюфяка один только войлок. В уголку, у икон, стоял налой, а на нем лежали крест и Евангелие. Старец опустился на кровать в бессилии; глаза его блестели, и дышал он трудно. Усевшись, он пристально и как бы обдумывая нечто
посмотрел на Алешу.
— Иван выше
смотрит. Иван и на тысячи не польстится. Иван не денег, не спокойствия ищет. Он мучения, может
быть, ищет.
Одно мгновение все
смотрели на него в упор и молчали, и вдруг все почувствовали, что выйдет сейчас что-нибудь отвратительное, нелепое, с несомненным скандалом. Петр Александрович из самого благодушного настроения перешел немедленно в самое свирепое. Все, что угасло
было в его сердце и затихло, разом воскресло и поднялось.
Я и приехал-то, может
быть, сюда давеча, чтобы
посмотреть да высказать.
— Нет, не далеко, — с жаром проговорил Алеша. (Видимо, эта мысль давно уже в нем
была.) — Всё одни и те же ступеньки. Я на самой низшей, а ты вверху, где-нибудь на тринадцатой. Я так
смотрю на это дело, но это всё одно и то же, совершенно однородное. Кто ступил на нижнюю ступеньку, тот все равно непременно вступит и на верхнюю.
Бывают же странности: никто-то не заметил тогда на улице, как она ко мне прошла, так что в городе так это и кануло. Я же нанимал квартиру у двух чиновниц, древнейших старух, они мне и прислуживали, бабы почтительные, слушались меня во всем и по моему приказу замолчали потом обе, как чугунные тумбы. Конечно, я все тотчас понял. Она вошла и прямо глядит на меня, темные глаза
смотрят решительно, дерзко даже, но в губах и около губ, вижу,
есть нерешительность.
Смотри же, ты его за чудотворный считаешь, а я вот сейчас на него при тебе плюну, и мне ничего за это не
будет!..» Как она увидела, Господи, думаю: убьет она меня теперь, а она только вскочила, всплеснула руками, потом вдруг закрыла руками лицо, вся затряслась и пала на пол… так и опустилась… Алеша, Алеша!
Грушенька, ангел, дайте мне вашу ручку,
посмотрите на эту пухленькую, маленькую, прелестную ручку, Алексей Федорович; видите ли вы ее, она мне счастье принесла и воскресила меня, и я вот целовать ее сейчас
буду, и сверху и в ладошку, вот, вот и вот!
Отец Ферапонт добился того, что и его наконец поселили, лет семь тому назад, в этой самой уединенной келейке, то
есть просто в избе, но которая весьма похожа
была на часовню, ибо заключала в себе чрезвычайно много жертвованных образов с теплившимися вековечно пред ними жертвованными лампадками, как бы
смотреть за которыми и возжигать их и приставлен
был отец Ферапонт.
Как стал от игумена выходить,
смотрю — один за дверь от меня прячется, да матерой такой, аршина в полтора али больше росту, хвостище же толстый, бурый, длинный, да концом хвоста в щель дверную и попади, а я не
будь глуп, дверь-то вдруг и прихлопнул, да хвост-то ему и защемил.
Он проговорил это с самым неприязненным чувством. Тем временем встал с места и озабоченно
посмотрел в зеркало (может
быть, в сороковой раз с утра) на свой нос. Начал тоже прилаживать покрасивее на лбу свой красный платок.
— То-то и
есть, что не отдал, и тут целая история, — ответил Алеша, с своей стороны как бы именно более всего озабоченный тем, что деньги не отдал, а между тем Lise отлично заметила, что и он
смотрит в сторону и тоже видимо старается говорить о постороннем.
— Почему, почему лучше и
быть не могло? — воскликнула Lise, с большим удивлением
смотря на Алешу.
Я видел, как ты на меня
смотрел все эти три месяца, в глазах твоих
было какое-то беспрерывное ожидание, а вот этого-то я и не терплю, оттого и не подошел к тебе.
К тому же страдание и страдание: унизительное страдание, унижающее меня, голод например, еще допустит во мне мой благодетель, но чуть повыше страдание, за идею например, нет, он это в редких разве случаях допустит, потому что он, например,
посмотрит на меня и вдруг увидит, что у меня вовсе не то лицо, какое, по его фантазии, должно бы
быть у человека, страдающего за такую-то, например, идею.
Видишь ли, Алеша, ведь, может
быть, и действительно так случится, что когда я сам доживу до того момента али воскресну, чтоб увидеть его, то и сам я, пожалуй, воскликну со всеми,
смотря на мать, обнявшуюся с мучителем ее дитяти: «Прав ты, Господи!», но я не хочу тогда восклицать.
— Ты, может
быть, сам масон! — вырвалось вдруг у Алеши. — Ты не веришь в Бога, — прибавил он, но уже с чрезвычайною скорбью. Ему показалось к тому же, что брат
смотрит на него с насмешкой. — Чем же кончается твоя поэма? — спросил он вдруг,
смотря в землю, — или уж она кончена?
Наступило опять молчание. Промолчали чуть не с минуту. Иван Федорович знал, что он должен
был сейчас встать и рассердиться, а Смердяков стоял пред ним и как бы ждал: «А вот
посмотрю я, рассердишься ты или нет?» Так по крайней мере представлялось Ивану Федоровичу. Наконец он качнулся, чтобы встать. Смердяков точно поймал мгновенье.
— Встань, милый, — продолжал старец Алеше, — дай
посмотрю на тебя.
Был ли у своих и видел ли брата?
Господа, — воскликнул я вдруг от всего сердца, —
посмотрите кругом на дары Божии: небо ясное, воздух чистый, травка нежная, птички, природа прекрасная и безгрешная, а мы, только мы одни безбожные и глупые и не понимаем, что жизнь
есть рай, ибо стоит только нам захотеть понять, и тотчас же он настанет во всей красоте своей, обнимемся мы и заплачем…
На таинственного же посетителя моего стал я наконец
смотреть в восхищении, ибо, кроме наслаждения умом его, начал предчувствовать, что питает он в себе некий замысел и готовится к великому, может
быть, подвигу.
— Каждый раз, как вхожу к вам, вы
смотрите с таким любопытством: «Опять, дескать, не объявил?» Подождите, не презирайте очень. Не так ведь оно легко сделать, как вам кажется. Я, может
быть, еще и не сделаю вовсе. Не пойдете же вы на меня доносить тогда, а?
А я, бывало, не только что
смотреть с любопытством неразумным, я и взглянуть-то на него боялся. Измучен
был я до болезни, и душа моя
была полна слез. Ночной даже сон потерял.
Хотел
было я обнять и облобызать его, да не посмел — искривленно так лицо у него
было и
смотрел тяжело. Вышел он. «Господи, — подумал я, — куда пошел человек!» Бросился я тут на колени пред иконой и заплакал о нем Пресвятой Богородице, скорой заступнице и помощнице. С полчаса прошло, как я в слезах на молитве стоял, а
была уже поздняя ночь, часов около двенадцати. Вдруг,
смотрю, отворяется дверь, и он входит снова. Я изумился.
Был он слаб, желт, руки трепещут, сам задыхается, но
смотрит умиленно и радостно.
На всяк день и час, на всякую минуту ходи около себя и
смотри за собой, чтоб образ твой
был благолепен.
Хозяева и допрежь сего
были посвящены во многие его тайны, потому-то и
смотрели на него как на своего человека, совсем не гордого барина.
«Она, может
быть, у него за ширмами, может
быть уже спит», — кольнуло его в сердце. Федор Павлович от окна отошел. «Это он в окошко ее высматривал, стало
быть, ее нет: чего ему в темноту
смотреть?.. нетерпение значит пожирает…» Митя тотчас подскочил и опять стал глядеть в окно. Старик уже сидел пред столиком, видимо пригорюнившись. Наконец облокотился и приложил правую ладонь к щеке. Митя жадно вглядывался.
Он почти задохся; он многое, многое хотел сказать, но выскочили одни странные восклицания. Пан неподвижно
смотрел на него, на пачку его кредиток,
смотрел на Грушеньку и
был в видимом недоумении.
Но на этом беленьком личике
были прелестные светло-голубые глаза, с умным, а иногда и глубоким выражением, не по возрасту даже, несмотря на то что молодой человек иногда говорил и
смотрел совсем как дитя и нисколько этим не стеснялся, даже сам это сознавая.
— Ну ступай, ступай с ним, Митя, а я отсюда
посмотрю, как он там танцевать
будет.
И таков ли, таков ли
был бы я в эту ночь и в эту минуту теперь, сидя с вами, — так ли бы я говорил, так ли двигался, так ли бы
смотрел на вас и на мир, если бы в самом деле
был отцеубийцей, когда даже нечаянное это убийство Григория не давало мне покоя всю ночь, — не от страха, о! не от одного только страха вашего наказания!
— Неужто же вы меня считаете даже до такой уж степени подлецом? Не может
быть, чтобы вы это серьезно!.. — проговорил он с негодованием,
смотря в глаза прокурору и как бы не веря, что от него слышал.
— Да вот что вы сейчас сказали, — в удивлении
смотрел на него Николай Парфенович, — то
есть что вы до самого последнего часа все еще располагали идти к госпоже Верховцевой просить у нее эту сумму… Уверяю вас, что это очень важное для нас показание, Дмитрий Федорович, то
есть про весь этот случай… и особенно для вас, особенно для вас важное.
Но мальчик хоть и
смотрел на всех свысока, вздернув носик, но товарищем
был хорошим и не превозносился.
Дюжий мужик, медленно проходивший мимо и уже, должно
быть, выпивший, с круглым простоватым лицом и с бородой с проседью, поднял голову и
посмотрел на парнишку.
Наступаю на него и узнаю штуку: каким-то он образом сошелся с лакеем покойного отца вашего (который тогда еще
был в живых) Смердяковым, а тот и научи его, дурачка, глупой шутке, то
есть зверской шутке, подлой шутке — взять кусок хлеба, мякишу, воткнуть в него булавку и бросить какой-нибудь дворовой собаке, из таких, которые с голодухи кусок, не жуя, глотают, и
посмотреть, что из этого выйдет.
— Какой-то слух
был, что вы ее отыскиваете и что когда отыщете ее, то приведете. Смуров что-то говорил в этом роде. Мы, главное, всё стараемся уверить, что Жучка жива, что ее где-то видели. Мальчики ему живого зайчика откуда-то достали, только он
посмотрел, чуть-чуть улыбнулся и попросил, чтобы выпустили его в поле. Так мы и сделали. Сию минуту отец воротился и ему щенка меделянского принес, тоже достал откуда-то, думал этим утешить, только хуже еще, кажется, вышло…
— Ах нет,
есть люди глубоко чувствующие, но как-то придавленные. Шутовство у них вроде злобной иронии на тех, которым в глаза они не смеют сказать правды от долговременной унизительной робости пред ними. Поверьте, Красоткин, что такое шутовство чрезвычайно иногда трагично. У него все теперь, все на земле совокупилось в Илюше, и умри Илюша, он или с ума сойдет с горя, или лишит себя жизни. Я почти убежден в этом, когда теперь на него
смотрю!
Личико Илюшечки перекосилось. Он страдальчески
посмотрел на Колю. Алеша, стоявший у дверей, нахмурился и кивнул
было Коле украдкой, чтобы тот не заговаривал про Жучку, но тот не заметил или не захотел заметить.