Неточные совпадения
Но таким образом
еще усложняется первоначальное мое затруднение: если уж я, то есть сам биограф, нахожу,
что и одного-то романа, может быть, было бы для такого скромного и неопределенного героя излишне, то каково же являться с двумя и
чем объяснить такую с моей стороны заносчивость?
Как именно случилось,
что девушка с приданым, да
еще красивая и, сверх того, из бойких умниц, столь нередких у нас в теперешнее поколение, но появлявшихся уже и в прошлом, могла выйти замуж за такого ничтожного «мозгляка», как все его тогда называли, объяснять слишком не стану.
Ведь знал же я одну девицу,
еще в запрошлом «романтическом» поколении, которая после нескольких лет загадочной любви к одному господину, за которого, впрочем, всегда могла выйти замуж самым спокойным образом, кончила, однако же, тем,
что сама навыдумала себе непреодолимые препятствия и в бурную ночь бросилась с высокого берега, похожего на утес, в довольно глубокую и быструю реку и погибла в ней решительно от собственных капризов, единственно из-за того, чтобы походить на шекспировскую Офелию, и даже так,
что будь этот утес, столь давно ею намеченный и излюбленный, не столь живописен, а будь на его месте лишь прозаический плоский берег, то самоубийства, может быть, не произошло бы вовсе.
Пикантное состояло
еще и в том,
что дело обошлось увозом, а это очень прельстило Аделаиду Ивановну.
Но случилось так,
что из Парижа вернулся двоюродный брат покойной Аделаиды Ивановны, Петр Александрович Миусов, многие годы сряду выживший потом за границей, тогда же
еще очень молодой человек, но человек особенный между Миусовыми, просвещенный, столичный, заграничный и притом всю жизнь свою европеец, а под конец жизни либерал сороковых и пятидесятых годов.
Об этом я теперь распространяться не стану, тем более
что много
еще придется рассказывать об этом первенце Федора Павловича, а теперь лишь ограничиваюсь самыми необходимыми о нем сведениями, без которых мне и романа начать невозможно.
Вот это и начал эксплуатировать Федор Павлович, то есть отделываться малыми подачками, временными высылками, и в конце концов так случилось,
что когда, уже года четыре спустя, Митя, потеряв терпение, явился в наш городок в другой раз, чтобы совсем уж покончить дела с родителем, то вдруг оказалось, к его величайшему изумлению,
что у него уже ровно нет ничего,
что и сосчитать даже трудно,
что он перебрал уже деньгами всю стоимость своего имущества у Федора Павловича, может быть
еще даже сам должен ему;
что по таким-то и таким-то сделкам, в которые сам тогда-то и тогда пожелал вступить, он и права не имеет требовать ничего более, и проч., и проч.
С первого взгляда заметив,
что они не вымыты и в грязном белье, она тотчас же дала
еще пощечину самому Григорию и объявила ему,
что увозит обоих детей к себе, затем вывела их в
чем были, завернула в плед, посадила в карету и увезла в свой город.
Впрочем, о старшем, Иване, сообщу лишь то,
что он рос каким-то угрюмым и закрывшимся сам в себе отроком, далеко не робким, но как бы
еще с десяти лет проникнувшим в то,
что растут они все-таки в чужой семье и на чужих милостях и
что отец у них какой-то такой, о котором даже и говорить стыдно, и проч., и проч.
Только впоследствии объяснилось,
что Иван Федорович приезжал отчасти по просьбе и по делам своего старшего брата, Дмитрия Федоровича, которого в первый раз отроду узнал и увидал тоже почти в это же самое время, в этот самый приезд, но с которым, однако же, по одному важному случаю, касавшемуся более Дмитрия Федоровича, вступил
еще до приезда своего из Москвы в переписку.
Прибавлю
еще,
что Иван Федорович имел тогда вид посредника и примирителя между отцом и затеявшим тогда большую ссору и даже формальный иск на отца старшим братом своим, Дмитрием Федоровичем.
Чистые в душе и сердце мальчики, почти
еще дети, очень часто любят говорить в классах между собою и даже вслух про такие вещи, картины и образы, о которых не всегда заговорят даже и солдаты, мало того, солдаты-то многого не знают и не понимают из того,
что уже знакомо в этом роде столь юным
еще детям нашего интеллигентного и высшего общества.
В гимназии своей он курса не кончил; ему оставался
еще целый год, как он вдруг объявил своим дамам,
что едет к отцу по одному делу, которое взбрело ему в голову.
Кроме длинных и мясистых мешочков под маленькими его глазами, вечно наглыми, подозрительными и насмешливыми, кроме множества глубоких морщинок на его маленьком, но жирненьком личике, к острому подбородку его подвешивался
еще большой кадык, мясистый и продолговатый, как кошелек,
что придавало ему какой-то отвратительно сладострастный вид.
Скверно тем только,
что русизм ужасный, француженок совсем
еще нет, а могли бы быть, средства знатные.
Вероятнее всего,
что нет, а уверовал он лишь единственно потому,
что желал уверовать и, может быть, уже веровал вполне, в тайнике существа своего, даже
еще тогда, когда произносил: «Не поверю, пока не увижу».
Возрождено же оно у нас опять с конца прошлого столетия одним из великих подвижников (как называют его) Паисием Величковским и учениками его, но и доселе, даже через сто почти лет, существует весьма
еще не во многих монастырях и даже подвергалось иногда почти
что гонениям, как неслыханное по России новшество.
Надо заметить,
что Алеша, живя тогда в монастыре, был
еще ничем не связан, мог выходить куда угодно хоть на целые дни, и если носил свой подрясник, то добровольно, чтобы ни от кого в монастыре не отличаться.
Так как все
еще продолжались его давние споры с монастырем и все
еще тянулась тяжба о поземельной границе их владений, о каких-то правах рубки в лесу и рыбной ловли в речке и проч., то он и поспешил этим воспользоваться под предлогом того,
что сам желал бы сговориться с отцом игуменом: нельзя ли как-нибудь покончить их споры полюбовно?
Никто ему на это ничего из его сопутников не заметил, так
что нечего было ему конфузиться; но, заметив это, он
еще больше сконфузился.
— Да
еще же бы нет? Да я зачем же сюда и приехал, как не видеть все их здешние обычаи. Я одним только затрудняюсь, именно тем,
что я теперь с вами, Федор Павлович…
— Да и отлично бы было, если б он манкировал, мне приятно,
что ли, вся эта ваша мазня, да
еще с вами на придачу? Так к обеду будем, поблагодарите отца игумена, — обратился он к монашку.
На бледных, бескровных губах монашка показалась тонкая, молчальная улыбочка, не без хитрости в своем роде, но он ничего не ответил, и слишком ясно было,
что промолчал из чувства собственного достоинства. Миусов
еще больше наморщился.
— Ровнешенько настоящий час, — вскричал Федор Павлович, — а сына моего Дмитрия Федоровича все
еще нет. Извиняюсь за него, священный старец! (Алеша весь так и вздрогнул от «священного старца».) Сам же я всегда аккуратен, минута в минуту, помня,
что точность есть вежливость королей…
В эти секунды, когда вижу,
что шутка у меня не выходит, у меня, ваше преподобие, обе щеки к нижним деснам присыхать начинают, почти как бы судорога делается; это у меня
еще с юности, как я был у дворян приживальщиком и приживанием хлеб добывал.
А
что до Дидерота, так я этого «рече безумца» раз двадцать от здешних же помещиков
еще в молодых летах моих слышал, как у них проживал; от вашей тетеньки, Петр Александрович, Мавры Фоминишны тоже, между прочим, слышал.
Это вы так хорошо сказали,
что я и не слыхал
еще.
— Простите, господа,
что оставляю вас пока на несколько лишь минут, — проговорил он, обращаясь ко всем посетителям, — но меня ждут
еще раньше вашего прибывшие. А вы все-таки не лгите, — прибавил он, обратившись к Федору Павловичу с веселым лицом.
Теперь они приехали вдруг опять, хотя и знали,
что старец почти уже не может вовсе никого принимать, и, настоятельно умоляя, просили
еще раз «счастья узреть великого исцелителя».
— А вот далекая! — указал он на одну
еще вовсе не старую женщину, но очень худую и испитую, не то
что загоревшую, а как бы всю почерневшую лицом. Она стояла на коленях и неподвижным взглядом смотрела на старца. Во взгляде ее было что-то как бы исступленное.
Причитания утоляют тут лишь тем,
что еще более растравляют и надрывают сердце.
И вот
что я тебе
еще скажу, Прохоровна: или сам он к тебе вскоре обратно прибудет, сынок твой, или наверно письмо пришлет.
Любовь такое бесценное сокровище,
что на нее весь мир купить можешь, и не только свои, но и чужие грехи
еще выкупишь.
— На тебя глянуть пришла. Я ведь у тебя бывала, аль забыл? Не велика же в тебе память, коли уж меня забыл. Сказали у нас,
что ты хворый, думаю,
что ж, я пойду его сама повидаю: вот и вижу тебя, да какой же ты хворый?
Еще двадцать лет проживешь, право, Бог с тобою! Да и мало ли за тебя молебщиков, тебе ль хворать?
— Об этом, конечно, говорить
еще рано. Облегчение не есть
еще полное исцеление и могло произойти и от других причин. Но если
что и было, то ничьею силой, кроме как Божиим изволением. Все от Бога. Посетите меня, отец, — прибавил он монаху, — а то не во всякое время могу: хвораю и знаю,
что дни мои сочтены.
— О нет, нет, Бог вас у нас не отнимет, вы проживете
еще долго, долго, — вскричала мамаша. — Да и
чем вы больны? Вы смотрите таким здоровым, веселым, счастливым.
— О, как вы говорите, какие смелые и высшие слова, — вскричала мамаша. — Вы скажете и как будто пронзите. А между тем счастие, счастие — где оно? Кто может сказать про себя,
что он счастлив? О, если уж вы были так добры,
что допустили нас сегодня
еще раз вас видеть, то выслушайте всё,
что я вам прошлый раз не договорила, не посмела сказать, всё,
чем я так страдаю, и так давно, давно! Я страдаю, простите меня, я страдаю… — И она в каком-то горячем порывистом чувстве сложила пред ним руки.
Она давно уже,
еще с прошлого раза, заметила,
что Алеша ее конфузится и старается не смотреть на нее, и вот это ее ужасно стало забавлять.
Во многих случаях, казалось бы, и у нас то же; но в том и дело,
что, кроме установленных судов, есть у нас, сверх того,
еще и церковь, которая никогда не теряет общения с преступником, как с милым и все
еще дорогим сыном своим, а сверх того, есть и сохраняется, хотя бы даже только мысленно, и суд церкви, теперь хотя и не деятельный, но все же живущий для будущего, хотя бы в мечте, да и преступником самим несомненно, инстинктом души его, признаваемый.
И
что по расчету человеческому может быть
еще и весьма отдаленно, то по предопределению Божьему, может быть, уже стоит накануне своего появления, при дверях.
По такому парадоксу можете заключить, господа, и о всем остальном,
что изволит провозглашать и
что намерен
еще, может быть, провозгласить наш милый эксцентрик и парадоксалист Иван Федорович.
— Если не может решиться в положительную, то никогда не решится и в отрицательную, сами знаете это свойство вашего сердца; и в этом вся мука его. Но благодарите Творца,
что дал вам сердце высшее, способное такою мукой мучиться, «горняя мудрствовати и горних искати, наше бо жительство на небесех есть». Дай вам Бог, чтобы решение сердца вашего постигло вас
еще на земле, и да благословит Бог пути ваши!
— Недостойная комедия, которую я предчувствовал,
еще идя сюда! — воскликнул Дмитрий Федорович в негодовании и тоже вскочив с места. — Простите, преподобный отец, — обратился он к старцу, — я человек необразованный и даже не знаю, как вас именовать, но вас обманули, а вы слишком были добры, позволив нам у вас съехаться. Батюшке нужен лишь скандал, для
чего — это уж его расчет. У него всегда свой расчет. Но, кажется, я теперь знаю для
чего…
Оттого,
что все на меня, а Дмитрий Федорович в итоге
еще мне же должен, да не сколько-нибудь, а несколько тысяч-с, на
что имею все документы!
— Петр Александрович, как же бы я посмел после того,
что случилось! Увлекся, простите, господа, увлекся! И, кроме того, потрясен! Да и стыдно. Господа, у иного сердце как у Александра Македонского, а у другого — как у собачки Фидельки. У меня — как у собачки Фидельки. Обробел! Ну как после такого эскапада да
еще на обед, соусы монастырские уплетать? Стыдно, не могу, извините!
Хотелось ему
еще спросить, и даже с языка срывался вопрос: «
Что предозначал этот земной поклон брату Дмитрию?» — но он не посмел спросить.
Что предрекал, да
еще с такою точностию, старец, то должно было случиться несомненно, Алеша веровал тому свято.
— Именно тебя, — усмехнулся Ракитин. — Поспешаешь к отцу игумену. Знаю; у того стол. С самого того времени, как архиерея с генералом Пахатовым принимал, помнишь, такого стола
еще не было. Я там не буду, а ты ступай, соусы подавай. Скажи ты мне, Алексей, одно:
что сей сон значит? Я вот
что хотел спросить.
Да
еще как: с согласия самого Митеньки, потому
что Митенька сам ему невесту свою уступает, чтобы только отвязаться от нее да уйти поскорей к Грушеньке.
Ведь я наверно знаю,
что Митенька сам и вслух, на прошлой неделе
еще, кричал в трактире пьяный, с цыганками,
что недостоин невесты своей Катеньки, а брат Иван — так вот тот достоин.