Неточные совпадения
Вдруг подошел к ним один пожилой лысоватый
господин в широком летнем пальто и с сладкими глазками. Приподняв шляпу, медово присюсюкивая, отрекомендовался он всем вообще тульским помещиком Максимовым. Он мигом вошел в заботу
наших путников.
«
Господин исправник, будьте, говорю,
нашим, так сказать, Направником!» — «Каким это, говорит, Направником?» Я уж вижу с первой полсекунды, что дело не выгорело, стоит серьезный, уперся: «Я, говорю, пошутить желал, для общей веселости, так как
господин Направник известный
наш русский капельмейстер, а нам именно нужно для гармонии
нашего предприятия вроде как бы тоже капельмейстера…» И резонно ведь разъяснил и сравнил, не правда ли?
— Тем самым и Никитушка меня утешал, в одно слово, как ты, говорил: «Неразумная ты, говорит, чего плачешь, сыночек
наш наверно теперь у
Господа Бога вместе с ангелами воспевает».
Господь наш Иисус Христос именно приходил установить церковь на земле.
По такому парадоксу можете заключить,
господа, и о всем остальном, что изволит провозглашать и что намерен еще, может быть, провозгласить
наш милый эксцентрик и парадоксалист Иван Федорович.
— Это он отца, отца! Что же с прочими?
Господа, представьте себе: есть здесь бедный, но почтенный человек, отставной капитан, был в несчастье, отставлен от службы, но не гласно, не по суду, сохранив всю свою честь, многочисленным семейством обременен. А три недели тому
наш Дмитрий Федорович в трактире схватил его за бороду, вытащил за эту самую бороду на улицу и на улице всенародно избил, и все за то, что тот состоит негласным поверенным по одному моему делишку.
— Чувствительно сожалею об отлучившемся. Может быть, за трапезой
нашею он полюбил бы нас, равно как и мы его. Милости просим,
господа, откушать.
— Милости просим от всего сердца, — ответил игумен. —
Господа! Позволю ли себе, — прибавил он вдруг, — просить вас от всей души, оставив случайные распри ваши, сойтись в любви и родственном согласии, с молитвой ко
Господу, за смиренною трапезою
нашей…
Опять-таки и то взямши, что никто в
наше время, не только вы-с, но и решительно никто, начиная с самых даже высоких лиц до самого последнего мужика-с, не сможет спихнуть горы в море, кроме разве какого-нибудь одного человека на всей земле, много двух, да и то, может, где-нибудь там в пустыне египетской в секрете спасаются, так что их и не найдешь вовсе, — то коли так-с, коли все остальные выходят неверующие, то неужели же всех сих остальных, то есть население всей земли-с, кроме каких-нибудь тех двух пустынников, проклянет
Господь и при милосердии своем, столь известном, никому из них не простит?
Вот достигли эшафота: «Умри, брат
наш, — кричат Ришару, — умри во
Господе, ибо и на тебя сошла благодать!» И вот покрытого поцелуями братьев брата Ришара втащили на эшафот, положили на гильотину и оттяпали-таки ему по-братски голову за то, что и на него сошла благодать.
Но все от
Господа и все судьбы
наши.
Кричат и секунданты, особенно мой: «Как это срамить полк, на барьере стоя, прощения просить; если бы только я это знал!» Стал я тут пред ними пред всеми и уже не смеюсь: «
Господа мои, говорю, неужели так теперь для
нашего времени удивительно встретить человека, который бы сам покаялся в своей глупости и повинился, в чем сам виноват, публично?» — «Да не на барьере же», — кричит мой секундант опять.
— Феня, ради
Господа Христа
нашего, скажи, где она?
Все это самое и весь разговор
наш предыдущий с вами-с, накануне того дня вечером у ворот-с, как я вам тогда мой страх сообщил и про погреб-с, — все это я в подробности открыл
господину доктору Герценштубе и следователю Николаю Парфеновичу, и все они в протокол записали-с.
Две бездны, две бездны,
господа, в один и тот же момент — без того мы несчастны и неудовлетворены, существование
наше неполно.
Да,
господа присяжные заседатели, «совершилось как по писаному!» И вовсе, вовсе мы не бежали почтительно и боязливо от отцова окошка, да еще в твердой уверенности, что у того теперь
наша возлюбленная.
Господа присяжные заседатели, бывают моменты, когда, при
нашей обязанности, нам самим становится почти страшно пред человеком, страшно и за человека!
«Думаете ли вы,
господа присяжные, что такие вопросы могут миновать детей
наших, положим, уже юношей, положим, уже начинающих рассуждать?
Наша трибуна,
господа присяжные, должна быть школой истины и здравых понятий!»
— А вот что-то
наши мужички теперь скажут? — проговорил один нахмуренный, толстый и рябой
господин, подгородный помещик, подходя к одной группе разговаривавших
господ.
Итак, во-первых, будем помнить его,
господа, во всю
нашу жизнь.
Неточные совпадения
Подите кто-нибудь!» // Замялись
наши странники, // Желательно бы выручить // Несчастных вахлаков, // Да
барин глуп: судись потом, // Как влепит сотню добрую // При всем честном миру!
Деревни
наши бедные, // А в них крестьяне хворые // Да женщины печальницы, // Кормилицы, поилицы, // Рабыни, богомолицы // И труженицы вечные, //
Господь прибавь им сил!
Пошли порядки старые! // Последышу-то
нашему, // Как на беду, приказаны // Прогулки. Что ни день, // Через деревню катится // Рессорная колясочка: // Вставай! картуз долой! // Бог весть с чего накинется, // Бранит, корит; с угрозою // Подступит — ты молчи! // Увидит в поле пахаря // И за его же полосу // Облает: и лентяи-то, // И лежебоки мы! // А полоса сработана, // Как никогда на
барина // Не работал мужик, // Да невдомек Последышу, // Что уж давно не барская, // А
наша полоса!
«Кушай тюрю, Яша! // Молочка-то нет!» // — Где ж коровка
наша? — // «Увели, мой свет! //
Барин для приплоду // Взял ее домой». // Славно жить народу // На Руси святой!
Бежит лакей с салфеткою, // Хромает: «Кушать подано!» // Со всей своею свитою, // С детьми и приживалками, // С кормилкою и нянькою, // И с белыми собачками, // Пошел помещик завтракать, // Работы осмотрев. // С реки из лодки грянула // Навстречу
барам музыка, // Накрытый стол белеется // На самом берегу… // Дивятся
наши странники. // Пристали к Власу: «Дедушка! // Что за порядки чудные? // Что за чудной старик?»