Неточные совпадения
Когда он вышел за ограду скита, чтобы поспеть в монастырь к началу обеда у игумена (конечно, чтобы только прислужить за
столом), у него вдруг больно сжалось сердце, и он остановился
на месте: пред ним как бы снова прозвучали слова старца, предрекавшего столь близкую кончину свою.
— Где ты мог это слышать? Нет, вы, господа Карамазовы, каких-то великих и древних дворян из себя корчите, тогда как отец твой бегал шутом по чужим
столам да при милости
на кухне числился. Положим, я только поповский сын и тля пред вами, дворянами, но не оскорбляйте же меня так весело и беспутно. У меня тоже честь есть, Алексей Федорович. Я Грушеньке не могу быть родней, публичной девке, прошу понять-с!
Но убранство комнат также не отличалось особым комфортом: мебель была кожаная, красного дерева, старой моды двадцатых годов; даже полы были некрашеные; зато все блистало чистотой,
на окнах было много дорогих цветов; но главную роскошь в эту минуту, естественно, составлял роскошно сервированный
стол, хотя, впрочем, и тут говоря относительно: скатерть была чистая, посуда блестящая; превосходно выпеченный хлеб трех сортов, две бутылки вина, две бутылки великолепного монастырского меду и большой стеклянный кувшин с монастырским квасом, славившимся в околотке.
В беседке стоял деревянный зеленый
стол, врытый в землю, а кругом шли лавки, тоже зеленые,
на которых еще можно было сидеть.
Садись вот здесь за
стол, а я подле сбоку, и буду смотреть
на тебя, и все говорить.
Алеша вдруг вскочил из-за
стола, точь-в-точь как, по рассказу, мать его, всплеснул руками, потом закрыл ими лицо, упал как подкошенный
на стул и так и затрясся вдруг весь от истерического припадка внезапных, сотрясающих и неслышных слез.
Воспользовавшись тем, что Дмитрий Федорович, ворвавшись в залу,
на минуту остановился, чтоб осмотреться, Григорий обежал
стол, затворил
на обе половинки противоположные входным двери залы, ведшие во внутренние покои, и стал пред затворенною дверью, раздвинув обе руки крестом и готовый защищать вход, так сказать, до последней капли.
За
столом, кончая яичницу, сидел господин лет сорока пяти, невысокого роста, сухощавый, слабого сложения, рыжеватый, с рыженькою редкою бородкой, весьма похожею
на растрепанную мочалку (это сравнение и особенно слово «мочалка» так и сверкнули почему-то с первого же взгляда в уме Алеши, он это потом припомнил).
Но когда Алеша вошел, он словно сорвался со скамьи,
на которой сидел за
столом, и, наскоро обтираясь дырявою салфеткой, подлетел к Алеше.
На зеленом
столе отпечатался кружок от вчерашней, должно быть, расплескавшейся рюмки с коньяком.
Впрочем, и сам уже знал, что давно нездоров, и еще за год пред тем проговорил раз за
столом мне и матери хладнокровно: «Не жилец я
на свете меж вами, может, и года не проживу», и вот словно и напророчил.
— А и впрямь простила, — вдумчиво произнесла Грушенька. — Экое ведь подлое сердце! За подлое сердце мое! — схватила она вдруг со
стола бокал, разом выпила, подняла его и с размаха бросила
на пол. Бокал разбился и зазвенел. Какая-то жестокая черточка мелькнула в ее улыбке.
На сосновом
столе стоял потухший самовар, тут же поднос с чашками, допитая бутылка рому, не совсем допитый штоф водки и объедки пшеничного хлеба.
— Нет, гладкой, чистой,
на которой пишут. Вот так. — И Митя, схватив со
стола перо, быстро написал
на бумажке две строки, сложил вчетверо бумажку и сунул в жилетный карман. Пистолеты вложил в ящик, запер ключиком и взял ящик в руки. Затем посмотрел
на Петра Ильича и длинно, вдумчиво улыбнулся.
Она сидела за
столом сбоку, в креслах, а рядом с нею,
на диване, хорошенький собою и еще очень молодой Калганов; она держала его за руку и, кажется, смеялась, а тот, не глядя
на нее, что-то громко говорил, как будто с досадой, сидевшему чрез
стол напротив Грушеньки Максимову.
— А я рублик
на дамочку,
на червонную,
на хорошенькую,
на паненочку, хи-хи! — прохихикал Максимов, выдвинув свою даму и как бы желая скрыть ото всех, придвинулся вплоть к
столу и наскоро перекрестился под
столом. Митя выиграл. Выиграл и рублик.
Он провел панов в комнатку направо, не в ту, в большую, в которой собирался хор девок и накрывался
стол, а в спальную, в которой помещались сундуки, укладки и две большие кровати с ситцевыми подушками горой
на каждой.
Когда кончилась сцена, он опомнился опять
на прежнем месте, за
столом, против следователя, и выкрикивал, обращаясь к ним...
Дорогой сюда они успели кое в чем сговориться и условиться насчет предстоящего дела и теперь, за
столом, востренький ум Николая Парфеновича схватывал
на лету и понимал всякое указание, всякое движение в лице своего старшего сотоварища, с полуслова, со взгляда, с подмига глазком.
Митя точно и пространно изложил им все, что касалось знаков, изобретенных Федором Павловичем для Смердякова, рассказал, что именно означал каждый стук в окно, простучал даже эти знаки по
столу и
на вопрос Николая Парфеновича: что, стало быть, и он, Митя, когда стучал старику в окно, то простучал именно тот знак, который означал: «Грушенька пришла», — ответил с точностью, что именно точно так и простучал, что, дескать, «Грушенька пришла».
— Шутки в сторону, — проговорил он мрачно, — слушайте: с самого начала, вот почти еще тогда, когда я выбежал к вам давеча из-за этой занавески, у меня мелькнула уж эта мысль: «Смердяков!» Здесь я сидел за
столом и кричал, что не повинен в крови, а сам все думаю: «Смердяков!» И не отставал Смердяков от души. Наконец теперь подумал вдруг то же: «Смердяков», но лишь
на секунду: тотчас же рядом подумал: «Нет, не Смердяков!» Не его это дело, господа!
— То-то покажите! Смотри,
на колесках, — прокатил он игрушку по
столу, — и стрелять можно. Дробью зарядить и стрелять.
На кожаном диване с другой стороны
стола была постлана постель, и
на ней полулежал, в халате и в бумажном колпаке, Максимов, видимо больной и ослабевший, хотя и сладко улыбавшийся.
Сам он сидел за
столом на лавке и, смотря в тетрадь, что-то чертил пером.
Иван Федорович снял пальто и бросил его
на лавку, дрожащими руками взял стул, быстро придвинул его к
столу и сел. Смердяков успел опуститься
на свою лавку раньше его.
— В обыкновенных случаях жизни, — проговорил он тем самодовольно-доктринерским тоном, с которым спорил некогда с Григорием Васильевичем о вере и дразнил его, стоя за
столом Федора Павловича, — в обыкновенных случаях жизни мордасы ноне действительно запрещены по закону, и все перестали бить-с, ну, а в отличительных случаях жизни, так не то что у нас, а и
на всем свете, будь хоша бы самая полная французская республика, все одно продолжают бить, как и при Адаме и Еве-с, да и никогда того не перестанут-с, а вы и в отличительном случае тогда не посмели-с.
Выслушав это, Катерина Ивановна молча встала с места, пошла к своему письменному
столу, отперла стоявшую
на нем шкатулку, вынула какую-то бумажку и положила ее пред Иваном.
Похоже было
на то, когда пьяный человек, воротясь домой, начинает с необычайным жаром рассказывать жене или кому из домашних, как его сейчас оскорбили, какой подлец его оскорбитель, какой он сам, напротив, прекрасный человек и как он тому подлецу задаст, — и все это длинно-длинно, бессвязно и возбужденно, со стуком кулаками по
столу, с пьяными слезами.
— Подождите-с, — проговорил он наконец слабым голосом и вдруг, вытащив из-под
стола свою левую ногу, начал завертывать
на ней наверх панталоны. Нога оказалась в длинном белом чулке и обута в туфлю. Не торопясь, Смердяков снял подвязку и запустил в чулок глубоко свои пальцы. Иван Федорович глядел
на него и вдруг затрясся в конвульсивном испуге.
И он опять кивнул
на пачки. Он двинулся было встать кликнуть в дверь Марью Кондратьевну, чтобы та сделала и принесла лимонаду, но, отыскивая чем бы накрыть деньги, чтобы та не увидела их, вынул было сперва платок, но так как тот опять оказался совсем засморканным, то взял со
стола ту единственную лежавшую
на нем толстую желтую книгу, которую заметил, войдя, Иван, и придавил ею деньги. Название книги было: «Святого отца нашего Исаака Сирина слова». Иван Федорович успел машинально прочесть заглавие.
Он встал с очевидным намерением пройтись по комнате. Он был в страшной тоске. Но так как
стол загораживал дорогу и мимо
стола и стены почти приходилось пролезать, то он только повернулся
на месте и сел опять. То, что он не успел пройтись, может быть, вдруг и раздражило его, так что он почти в прежнем исступлении вдруг завопил...
Похоже было
на то, что джентльмен принадлежит к разряду бывших белоручек-помещиков, процветавших еще при крепостном праве; очевидно, видавший свет и порядочное общество, имевший когда-то связи и сохранивший их, пожалуй, и до сих пор, но мало-помалу с обеднением после веселой жизни в молодости и недавней отмены крепостного права обратившийся вроде как бы в приживальщика хорошего тона, скитающегося по добрым старым знакомым, которые принимают его за уживчивый складный характер, да еще и ввиду того, что все же порядочный человек, которого даже и при ком угодно можно посадить у себя за
стол, хотя, конечно,
на скромное место.
Гость говорил, очевидно увлекаясь своим красноречием, все более и более возвышая голос и насмешливо поглядывая
на хозяина; но ему не удалось докончить: Иван вдруг схватил со
стола стакан и с размаху пустил в оратора.
Направо от членов суда, помещавшихся
на некотором возвышении, был приготовлен
стол и два ряда кресел для присяжных заседателей.
На средине залы, близ помещения суда стоял
стол с «вещественными доказательствами».