Неточные совпадения
— То есть вы их прикладываете к нам и в нас видите социалистов? — прямо и без обиняков спросил
отец Паисий. Но прежде чем Петр Александрович сообразил дать ответ, отворилась дверь и
вошел столь опоздавший Дмитрий Федорович. Его и вправду как бы перестали ждать, и внезапное появление его произвело в первый момент даже некоторое удивление.
Вышел же Алеша из дома
отца в состоянии духа разбитом и подавленном еще больше, чем давеча, когда
входил к
отцу.
Подходя, он вспомнил, что
отец очень настаивал накануне, чтоб он как-нибудь
вошел потихоньку от брата Ивана.
— Если
отец хочет что-нибудь мне сказать одному, потихоньку, то зачем же мне
входить потихоньку?
Встретив Федора Павловича в зале, только что
войдя, он вдруг закричал ему, махая руками: «Я к себе наверх, а не к вам, до свидания», и прошел мимо, даже стараясь не взглянуть на
отца.
Сопровождавшие, однако, не
вошли и на крылечко не поднялись, но, остановясь, ждали, что скажет и сделает
отец Ферапонт далее, ибо предчувствовали они, и даже с некоторым страхом, несмотря на все дерзновение свое, что пришел он недаром.
— Извергая извергну! — и тотчас же начал, обращаясь во все четыре стороны попеременно, крестить стены и все четыре угла кельи рукой. Это действие
отца Ферапонта тотчас же поняли сопровождавшие его; ибо знали, что и всегда так делал, куда ни
входил, и что и не сядет и слова не скажет, прежде чем не изгонит нечистую силу.
Отец Паисий хоть и слышал, что
вошел Алеша, но даже и не посмотрел в его сторону.
Тот, который отпер к
отцу дверь и
вошел этою дверью, тот и убил его, тот и обокрал.
И он опять кивнул на пачки. Он двинулся было встать кликнуть в дверь Марью Кондратьевну, чтобы та сделала и принесла лимонаду, но, отыскивая чем бы накрыть деньги, чтобы та не увидела их, вынул было сперва платок, но так как тот опять оказался совсем засморканным, то взял со стола ту единственную лежавшую на нем толстую желтую книгу, которую заметил,
войдя, Иван, и придавил ею деньги. Название книги было: «Святого
отца нашего Исаака Сирина слова». Иван Федорович успел машинально прочесть заглавие.
Шестнадцатого апреля, почти шесть месяцев после описанного мною дня,
отец вошел к нам на верх, во время классов, и объявил, что нынче в ночь мы едем с ним в деревню. Что-то защемило у меня в сердце при этом известии, и мысль моя тотчас же обратилась к матушке.
В 8 1/2 часов отцу подавали бричку, и он отправлялся в должность. Это повторялось ежедневно и казалось нам законом природы, как и то, что часов около трех мать уже хлопочет около стола. В три часа опять раздавался грохот колес, и
отец входил в дом, а из кухни несли суповую миску…
Хозяин сакли, Садо, был человек лет сорока, с маленькой бородкой, длинным носом и такими же черными, хотя и не столь блестящими глазами, как у пятнадцатилетнего мальчика, его сына, который бегал за ним и вместе с
отцом вошел в саклю и сел у двери. Сняв у двери деревянные башмаки, хозяин сдвинул на затылок давно не бритой, зарастающей черным волосом головы старую, истертую папаху и тотчас же сел против Хаджи-Мурата на корточки.
Я сел на печку и стал плакать, Тут
отец вошел в избу и говорит: «О чем плачешь?» Я говорю: «Я хотел за тобой бечь, а мать меня не пустила, да еще побила», — и еще пуще заплакал.
Неточные совпадения
Он был по службе меня моложе, сын случайного
отца, воспитан в большом свете и имел особливый случай научиться тому, что в наше воспитание еще и не
входило.
Левину хотелось поговорить с ними, послушать, что они скажут
отцу, но Натали заговорила с ним, и тут же
вошел в комнату товарищ Львова по службе, Махотин, в придворном мундире, чтобы ехать вместе встречать кого-то, и начался уж неумолкаемый разговор о Герцеговине, о княжне Корзинской, о думе и скоропостижной смерти Апраксиной.
— Я помню про детей и поэтому всё в мире сделала бы, чтобы спасти их; но я сама не знаю, чем я спасу их: тем ли, что увезу от
отца, или тем, что оставлю с развратным
отцом, — да, с развратным
отцом… Ну, скажите, после того… что было, разве возможно нам жить вместе? Разве это возможно? Скажите же, разве это возможно? — повторяла она, возвышая голос. — После того как мой муж,
отец моих детей,
входит в любовную связь с гувернанткой своих детей…
«Всё смешалось,—подумал Степан Аркадьич, — вон дети одни бегают». И, подойдя к двери, он кликнул их. Они бросили шкатулку, представлявшую поезд, и
вошли к
отцу.
Она быстро оделась, сошла вниз и решительными шагами
вошла в гостиную, где, по обыкновению, ожидал ее кофе и Сережа с гувернанткой. Сережа, весь в белом, стоял у стола под зеркалом и, согнувшись спиной и головой, с выражением напряженного внимания, которое она знала в нем и которым он был похож на
отца, что-то делал с цветами, которые он принес.