Неточные совпадения
Федор Павлович мигом
завел в доме целый гарем и самое забубенное пьянство, а в антрактах ездил чуть не по всей губернии и слезно жаловался всем и каждому на покинувшую его Аделаиду Ивановну, причем сообщал такие подробности, которые слишком бы стыдно
было сообщать супругу о своей брачной жизни.
Он
свел его на наше городское кладбище и там, в дальнем уголке, указал ему чугунную недорогую, но опрятную плиту, на которой
была даже надпись с именем, званием, летами и годом смерти покойницы, а внизу
было даже начертано нечто вроде четырехстишия из старинных, общеупотребительных на могилах среднего люда кладбищенских стихов.
Из воспоминаний его младенчества, может
быть, сохранилось нечто о нашем подгородном монастыре, куда могла
возить его мать к обедне.
Он пошел из кельи, Алеша и послушник бросились, чтобы
свести его с лестницы. Алеша задыхался, он рад
был уйти, но рад
был и тому, что старец не обижен и весел. Старец направился к галерее, чтобы благословить ожидавших его. Но Федор Павлович все-таки остановил его в дверях кельи.
— Чего же ты снова? — тихо улыбнулся старец. — Пусть мирские слезами
провожают своих покойников, а мы здесь отходящему отцу радуемся. Радуемся и молим о нем. Оставь же меня. Молиться надо. Ступай и поспеши. Около братьев
будь. Да не около одного, а около обоих.
Затем
буду опять его издавать и непременно в либеральном и атеистическом направлении, с социалистическим оттенком, с маленьким даже лоском социализма, но держа ухо востро, то
есть, в сущности, держа нашим и вашим и
отводя глаза дуракам.
Да и не до того ему
было: старец Зосима, почувствовавший вновь усталость и улегшийся опять в постель, вдруг,
заводя уже очи, вспомнил о нем и потребовал его к себе.
— Я вас сам
буду в кресле
возить, но я уверен, что вы к тому сроку выздоровеете.
Госпожа Хохлакова опять встретила Алешу первая. Она торопилась: случилось нечто важное: истерика Катерины Ивановны кончилась обмороком, затем наступила «ужасная, страшная слабость, она легла,
завела глаза и стала бредить. Теперь жар, послали за Герценштубе, послали за тетками. Тетки уж здесь, а Герценштубе еще нет. Все сидят в ее комнате и ждут. Что-то
будет, а она без памяти. А ну если горячка!»
— Уверен, представьте себе! —
отвела вдруг она его руку, не выпуская ее, однако, из своей руки, краснея ужасно и смеясь маленьким, счастливым смешком, — я ему руку поцеловала, а он говорит: «и прекрасно». — Но упрекала она несправедливо: Алеша тоже
был в большом смятении.
Сам Ришар свидетельствует, что в те годы он, как блудный сын в Евангелии, желал ужасно
поесть хоть того месива, которое давали откармливаемым на продажу свиньям, но ему не давали даже и этого и били, когда он крал у свиней, и так
провел он все детство свое и всю юность, до тех пор пока возрос и, укрепившись в силах, пошел сам воровать.
Видишь, действие у меня происходит в шестнадцатом столетии, а тогда, — тебе, впрочем, это должно
быть известно еще из классов, — тогда как раз
было в обычае
сводить в поэтических произведениях на землю горние силы.
Свобода, свободный ум и наука
заведут их в такие дебри и поставят пред такими чудами и неразрешимыми тайнами, что одни из них, непокорные и свирепые, истребят себя самих, другие, непокорные, но малосильные, истребят друг друга, а третьи, оставшиеся, слабосильные и несчастные, приползут к ногам нашим и возопиют к нам: «Да, вы
были правы, вы одни владели тайной его, и мы возвращаемся к вам, спасите нас от себя самих».
Только
провожая сына уже с крыльца, старик немного как бы заметался, полез
было лобызаться.
Этого как бы трепещущего человека старец Зосима весьма любил и во всю жизнь свою относился к нему с необыкновенным уважением, хотя, может
быть, ни с кем во всю жизнь свою не сказал менее слов, как с ним, несмотря на то, что когда-то многие годы
провел в странствованиях с ним вдвоем по всей святой Руси.
Алеша ничего не ответил, точно и не слыхал; он шел подле Ракитина скоро, как бы ужасно спеша; он
был как бы в забытьи, шел машинально. Ракитина вдруг что-то укололо, точно ранку его свежую тронули пальцем. Совсем не того ждал он давеча, когда
сводил Грушеньку с Алешей; совсем иное случилось, а не то, чего бы ему очень хотелось.
Тот на мгновение поднял
было на него глаза от книги, но тотчас же
отвел их опять, поняв, что с юношей что-то случилось странное.
На усиленные просьбы Мити
сводить его к Лягавому сейчас же и «тем, так сказать, спасти его» батюшка хоть и заколебался вначале, но согласился, однако,
проводить его в Сухой Поселок, видимо почувствовав любопытство; но, на грех, посоветовал дойти «пешечком», так как тут всего какая-нибудь верста «с небольшим излишком»
будет.
Дальнейшее нам известно: чтобы сбыть его с рук, она мигом уговорила его
проводить ее к Кузьме Самсонову, куда будто бы ей ужасно надо
было идти «деньги считать», и когда Митя ее тотчас же
проводил, то, прощаясь с ним у ворот Кузьмы, взяла с него обещание прийти за нею в двенадцатом часу, чтобы
проводить ее обратно домой.
И он упал на стул и, закрыв обеими ладонями лицо, навзрыд заплакал. Но это
были уже счастливые слезы. Он мигом опомнился. Старик исправник
был очень доволен, да, кажется, и юристы тоже: они почувствовали, что допрос вступит сейчас в новый фазис.
Проводив исправника, Митя просто повеселел.
Пораженная докторша рассудила, пока
есть еще время,
свезти Катерину в одно приспособленное к подобным случаям в нашем городке заведение у повивальной бабушки.
Несколько мальчиков сидели в этот раз у Илюши, и хоть все они готовы
были, как и Смуров, отрицать, что помирил и
свел их с Илюшей Алеша, но это
было так.
Отец трепетал над ним, перестал даже совсем
пить, почти обезумел от страха, что умрет его мальчик, и часто, особенно после того, как
проведет, бывало, его по комнате под руку и уложит опять в постельку, — вдруг выбегал в сени, в темный угол и, прислонившись лбом к стене, начинал рыдать каким-то заливчатым, сотрясающимся плачем, давя свой голос, чтобы рыданий его не
было слышно у Илюшечки.
Он встречал маленьких гостей с благоговением, ходил около них, услуживал, готов
был их на себе
возить, и даже впрямь начал
было возить, но Илюше эти игры не понравились и
были оставлены.
— О да, всё… то
есть… почему же вы думаете, что я бы не понял? Там, конечно, много сальностей… Я, конечно, в состоянии понять, что это роман философский и написан, чтобы
провести идею… — запутался уже совсем Коля. — Я социалист, Карамазов, я неисправимый социалист, — вдруг оборвал он ни с того ни с сего.
Войдя к Лизе, он застал ее полулежащею в ее прежнем кресле, в котором ее
возили, когда она еще не могла ходить. Она не тронулась к нему навстречу, но зоркий, острый ее взгляд так и впился в него. Взгляд
был несколько воспаленный, лицо бледно-желтое. Алеша изумился тому, как она изменилась в три дня, даже похудела. Она не протянула ему руки. Он сам притронулся к ее тонким, длинным пальчикам, неподвижно лежавшим на ее платье, затем молча сел против нее.
«Что же,
будешь это
проводить в отделении критики?» — спрашиваю.
Впечатление от высшего благородства его речи было-таки испорчено, и Фетюкович,
провожая его глазами, как бы говорил, указывая публике: «вот, дескать, каковы ваши благородные обвинители!» Помню, не прошло и тут без эпизода со стороны Мити: взбешенный тоном, с каким Ракитин выразился о Грушеньке, он вдруг закричал со своего места: «Бернар!» Когда же председатель, по окончании всего опроса Ракитина, обратился к подсудимому: не желает ли он чего заметить со своей стороны, то Митя зычно крикнул...
В области же действительной жизни, которая имеет не только свои права, но и сама налагает великие обязанности, — в этой области мы, если хотим
быть гуманными, христианами наконец, мы должны и обязаны
проводить убеждения, лишь оправданные рассудком и опытом, проведенные чрез горнило анализа, словом, действовать разумно, а не безумно, как во сне и в бреду, чтобы не нанести вреда человеку, чтобы не измучить и не погубить человека.