Неточные совпадения
Я бы, впрочем, не пускался в эти весьма нелюбопытные
и смутные объяснения
и начал бы просто-запросто без предисловия: понравится — так
и так прочтут; но беда в том, что жизнеописание-то у меня одно, а
романов два.
Первый же
роман произошел еще тринадцать лет назад,
и есть почти даже
и не
роман, а лишь один момент из первой юности моего героя.
Но таким образом еще усложняется первоначальное мое затруднение: если уж я, то есть сам биограф, нахожу, что
и одного-то
романа, может быть, было бы для такого скромного
и неопределенного героя излишне, то каково же являться с двумя
и чем объяснить такую с моей стороны заносчивость?
Так вот перед такими-то все-таки сердцу легче: несмотря на всю их аккуратность
и добросовестность, все-таки даю им самый законный предлог бросить рассказ на первом эпизоде
романа.
Об этом я теперь распространяться не стану, тем более что много еще придется рассказывать об этом первенце Федора Павловича, а теперь лишь ограничиваюсь самыми необходимыми о нем сведениями, без которых мне
и романа начать невозможно.
Вот это-то обстоятельство
и привело к катастрофе, изложение которой
и составит предмет моего первого вступительного
романа или, лучше сказать, его внешнюю сторону.
Но, пока перейду к этому
роману, нужно еще рассказать
и об остальных двух сыновьях Федора Павловича, братьях Мити,
и объяснить, откуда те-то взялись.
Но придется
и про него написать предисловие, по крайней мере чтобы разъяснить предварительно один очень странный пункт, именно: будущего героя моего я принужден представить читателям с первой сцены его
романа в ряске послушника.
Несмотря на видимое отвращение молодого человека показывать, Ипполит Кириллович расспрашивал его долго
и лишь от него узнал все подробности того, что составляло, так сказать, «
роман» Мити в эту ночь.
— О да, всё… то есть… почему же вы думаете, что я бы не понял? Там, конечно, много сальностей… Я, конечно, в состоянии понять, что это
роман философский
и написан, чтобы провести идею… — запутался уже совсем Коля. — Я социалист, Карамазов, я неисправимый социалист, — вдруг оборвал он ни с того ни с сего.
Здесь не место начинать об этой новой страсти Ивана Федоровича, отразившейся потом на всей его жизни: это все могло бы послужить канвой уже иного рассказа, другого
романа, который
и не знаю, предприму ли еще когда-нибудь.
Без сомнения, он чувствует сам всю невероятность выдумки
и мучится, страшно мучится, как бы сделать ее вероятнее, так сочинить, чтоб уж вышел целый правдоподобный
роман.
Психология подзывает на
роман даже самых серьезных людей,
и это совершенно невольно.
И такими-то
романами мы готовы погубить жизнь человеческую!
Обвинению понравился собственный
роман: человек с слабою волей, решившийся взять три тысячи, столь позорно ему предложенные невестой его, не мог, дескать, отделить половину
и зашить ее в ладонку, напротив, если б
и зашил, то расшивал бы каждые два дня
и отколупывал бы по сотне
и таким образом извел бы все в один месяц.
А сын, вломившийся к отцу, убивший его, но в то же время
и не убивший, это уж даже
и не
роман, не поэма, это сфинкс, задающий загадки, которые
и сам, уж конечно, не разрешит.
Он слегка только
и насмешливо опять коснулся «
романов»
и «психологии»
и к слову ввернул в одном месте: «Юпитер, ты сердишься, стало быть, ты не прав», чем вызвал одобрительный
и многочисленный смешок в публике, ибо Ипполит Кириллович уже совсем был не похож на Юпитера.
Анна Андреевна, жена его, провинциальная кокетка, еще не совсем пожилых лет, воспитанная вполовину на
романах и альбомах, вполовину на хлопотах в своей кладовой и девичьей. Очень любопытна и при случае выказывает тщеславие. Берет иногда власть над мужем потому только, что тот не находится, что отвечать ей; но власть эта распространяется только на мелочи и состоит в выговорах и насмешках. Она четыре раза переодевается в разные платья в продолжение пьесы.
Неточные совпадения
«Льны тоже нонче знатные… // Ай! бедненький! застрял!» // Тут жаворонка малого, // Застрявшего во льну, //
Роман распутал бережно. // Поцаловал: «Лети!» //
И птичка ввысь помчалася, // За нею умиленные // Следили мужики…
Роман сказал: помещику, // Демьян сказал: чиновнику, // Лука сказал: попу. // Купчине толстопузому! — // Сказали братья Губины, // Иван
и Митродор. // Старик Пахом потужился //
И молвил, в землю глядючи: // Вельможному боярину, // Министру государеву. // А Пров сказал: царю…
Роман сказал: помещику, // Демьян сказал: чиновнику, // Лука сказал: попу, // Купчине толстопузому, — // Сказали братья Губины, // Иван
и Митродор.
И скатерть развернулася, // Откудова ни взялися // Две дюжие руки: // Ведро вина поставили, // Горой наклали хлебушка //
И спрятались опять. // Крестьяне подкрепилися. //
Роман за караульного // Остался у ведра, // А прочие вмешалися // В толпу — искать счастливого: // Им крепко захотелося // Скорей попасть домой…
Косушки по три выпили, // Поели —
и заспорили // Опять: кому жить весело, // Вольготно на Руси? //
Роман кричит: помещику, // Демьян кричит: чиновнику, // Лука кричит: попу; // Купчине толстопузому, — // Кричат братаны Губины, // Иван
и Митродор; // Пахом кричит: светлейшему // Вельможному боярину, // Министру государеву, // А Пров кричит: царю!