Неточные совпадения
За плетнем в соседском саду, взмостясь на что-то, стоял, высунувшись по грудь,
брат его Дмитрий Федорович и изо всех сил делал ему руками знаки, звал его и манил, видимо боясь не только крикнуть, но даже сказать вслух
слово, чтобы не услышали. Алеша тотчас подбежал к плетню.
Теперь вдруг прямое и упорное уверение госпожи Хохлаковой, что Катерина Ивановна любит
брата Ивана и только сама, нарочно, из какой-то игры, из «надрыва», обманывает себя и сама себя мучит напускною любовью своею к Дмитрию из какой-то будто бы благодарности, — поразило Алешу: «Да, может быть, и в самом деле полная правда именно в этих
словах!» Но в таком случае каково же положение
брата Ивана?
У меня инстинктивное предчувствие, что вы, Алеша,
брат мой милый (потому что вы
брат мой милый), — восторженно проговорила она опять, схватив его холодную руку своею горячею рукой, — я предчувствую, что ваше решение, ваше одобрение, несмотря на все муки мои, подаст мне спокойствие, потому что после ваших
слов я затихну и примирюсь — я это предчувствую!
— А, это ты подхватил вчерашнее словцо, которым так обиделся Миусов… и что так наивно выскочил и переговорил
брат Дмитрий? — криво усмехнулся он. — Да, пожалуй: «все позволено», если уж
слово произнесено. Не отрекаюсь. Да и редакция Митенькина недурна.
— Э, черт! — вскинулся вдруг Иван Федорович с перекосившимся от злобы лицом. — Что ты все об своей жизни трусишь! Все эти угрозы
брата Дмитрия только азартные
слова и больше ничего. Не убьет он тебя; убьет, да не тебя!
Уходит наконец от них, не выдержав сам муки сердца своего, бросается на одр свой и плачет; утирает потом лицо свое и выходит сияющ и светел и возвещает им: «
Братья, я Иосиф,
брат ваш!» Пусть прочтет он далее о том, как обрадовался старец Иаков, узнав, что жив еще его милый мальчик, и потянулся в Египет, бросив даже Отчизну, и умер в чужой земле, изрекши на веки веков в завещании своем величайшее
слово, вмещавшееся таинственно в кротком и боязливом сердце его во всю его жизнь, о том, что от рода его, от Иуды, выйдет великое чаяние мира, примиритель и спаситель его!
И вспомнил я тут моего
брата Маркела и
слова его пред смертью слугам: «Милые мои, дорогие, за что вы мне служите, за что меня любите, да и стою ли я, чтобы служить-то мне?» — «Да, стою ли», — вскочило мне вдруг в голову.
— Вообразите, я его уже четыре дня вожу с собою, — продолжал он, немного как бы растягивая лениво
слова, но безо всякого фатовства, а совершенно натурально. — Помните, с тех пор, как ваш
брат его тогда из коляски вытолкнул и он полетел. Тогда он меня очень этим заинтересовал, и я взял его в деревню, а он все теперь врет, так что с ним стыдно. Я его назад везу…
Ах да, представьте себе, и про меня написали, что я была «милым другом» вашего
брата, я не хочу проговорить гадкое
слово, представьте себе, ну представьте себе!
— Да чем таким она может погубить
брата? — спросил он, вдумываясь в
слова Ивана. — Что она может показать такого, что прямо могло бы сгубить Митю?
—
Брат, — дрожащим голосом начал опять Алеша, — я сказал тебе это потому, что ты моему
слову поверишь, я знаю это. Я тебе на всю жизнь это
слово сказал: не ты! Слышишь, на всю жизнь. И это Бог положил мне на душу тебе это сказать, хотя бы ты с сего часа навсегда возненавидел меня…
Кстати, промолвим лишь два
слова раз навсегда о чувствах Ивана к
брату Дмитрию Федоровичу: он его решительно не любил и много-много что чувствовал к нему иногда сострадание, но и то смешанное с большим презрением, доходившим до гадливости.
— Алеша, я ведь не велел приходить! — свирепо крикнул он
брату. — В двух
словах: чего тебе надо? В двух
словах, слышишь?
— И о виновности Смердякова тоже не основываетесь ни на малейшем ином доказательстве, кроме лишь
слов вашего
брата и выражения лица его?
Затем младший
брат подсудимого нам объявляет давеча сам, что фактов в подтверждение своей мысли о виновности Смердякова не имеет никаких, ни малейших, а заключает так лишь со
слов самого подсудимого и „по выражению его лица“ — да, это колоссальное доказательство было дважды произнесено давеча его
братом.
— Самолюбия, — сказал Левин, задетый за живое
словами брата, — я не понимаю. Когда бы в университете мне сказали, что другие понимают интегральное вычисление, а я не понимаю, тут самолюбие. Но тут надо быть убежденным прежде, что нужно иметь известные способности для этих дел и, главное, в том, что все эти дела важны очень.
— Ты сама чувствуешь, бабушка, — сказала она, — что ты сделала теперь для меня: всей моей жизни недостанет, чтоб заплатить тебе. Нейди далее; здесь конец твоей казни! Если ты непременно хочешь, я шепну
слово брату о твоем прошлом — и пусть оно закроется навсегда! Я видела твою муку, зачем ты хочешь еще истязать себя исповедью? Суд совершился — я не приму ее. Не мне слушать и судить тебя — дай мне только обожать твои святые седины и благословлять всю жизнь! Я не стану слушать: это мое последнее слово!
Неточные совпадения
— // Вдруг вставил
слово грубое // Еремин,
брат купеческий, // Скупавший у крестьян // Что ни попало, лапти ли, // Теленка ли, бруснику ли, // А главное — мастак // Подстерегать оказии, // Когда сбирались подати // И собственность вахлацкая // Пускалась с молотка.
Когда доктор уехал, больной что-то сказал
брату; но Левин расслышал только последние
слова: «твоя Катя», по взгляду же, с которым он посмотрел на нее, Левин понял, что он хвалил ее.
При этих
словах глаза
братьев встретились, и Левин, несмотря на всегдашнее и теперь особенно сильное в нем желание быть в дружеских и, главное, простых отношениях с
братом, почувствовал, что ему неловко смотреть на него. Он опустил глаза и не знал, что сказать.
— Ах, много! И я знаю, что он ее любимец, но всё-таки видно, что это рыцарь… Ну, например, она рассказывала, что он хотел отдать всё состояние
брату, что он в детстве еще что-то необыкновенное сделал, спас женщину из воды.
Словом, герой, — сказала Анна, улыбаясь и вспоминая про эти двести рублей, которые он дал на станции.
Это были единственные
слова, которые были сказаны искренно. Левин понял, что под этими
словами подразумевалось: «ты видишь и знаешь, что я плох, и, может быть, мы больше не увидимся». Левин понял это, и слезы брызнули у него из глаз. Он еще раз поцеловал
брата, но ничего не мог и не умел сказать ему.