Неточные совпадения
Отец же, бывший когда-то приживальщик, а потому человек чуткий и тонкий на обиду, сначала недоверчиво и угрюмо его встретивший («много, дескать, молчит и много про себя рассуждает»), скоро кончил, однако же, тем, что стал его ужасно часто обнимать и
целовать, не далее
как через две какие-нибудь недели, правда
с пьяными слезами, в хмельной чувствительности, но видно, что полюбив его искренно и глубоко и так,
как никогда, конечно, не удавалось такому,
как он, никого любить…
Но предрекаю, что в ту даже самую минуту, когда вы будете
с ужасом смотреть на то, что, несмотря на все ваши усилия, вы не только не подвинулись к
цели, но даже
как бы от нее удалились, — в ту самую минуту, предрекаю вам это, вы вдруг и достигнете
цели и узрите ясно над собою чудодейственную силу Господа, вас все время любившего и все время таинственно руководившего.
Второе: что «уголовная и судно-гражданская власть не должна принадлежать церкви и несовместима
с природой ее и
как божественного установления, и
как союза людей для религиозных
целей» и наконец, в-третьих: что «церковь есть царство не от мира сего»…
Таким образом (то есть в
целях будущего), не церковь должна искать себе определенного места в государстве,
как «всякий общественный союз» или
как «союз людей для религиозных
целей» (
как выражается о церкви автор, которому возражаю), а, напротив, всякое земное государство должно бы впоследствии обратиться в церковь вполне и стать не чем иным,
как лишь церковью, и уже отклонив всякие несходные
с церковными свои
цели.
Все же это ничем не унизит его, не отнимет ни чести, ни славы его
как великого государства, ни славы властителей его, а лишь поставит его
с ложной, еще языческой и ошибочной дороги на правильную и истинную дорогу, единственно ведущую к вечным
целям.
Милый Алексей Федорович, вы ведь не знали этого: знайте же, что мы все, все — я, обе ее тетки — ну все, даже Lise, вот уже
целый месяц
как мы только того и желаем и молим, чтоб она разошлась
с вашим любимцем Дмитрием Федоровичем, который ее знать не хочет и нисколько не любит, и вышла бы за Ивана Федоровича, образованного и превосходного молодого человека, который ее любит больше всего на свете.
Как увидал он меня в таком виде-с, бросился ко мне: «Папа, кричит, папа!» Хватается за меня, обнимает меня, хочет меня вырвать, кричит моему обидчику: «Пустите, пустите, это папа мой, папа, простите его» — так ведь и кричит: «Простите»; ручонками-то тоже его схватил, да руку-то ему, эту самую-то руку его, и целует-с…
Ибо что он тогда вынес,
как вашему братцу руки
целовал и кричал ему: «Простите папочку, простите папочку», — то это только Бог один знает да я-с.
Богатым где: те всю жизнь такой глубины не исследуют, а мой Илюшка в ту самую минуту на площади-то-с,
как руки-то его
целовал, в ту самую минуту всю истину произошел-с.
— То-то и есть, что не отдал, и тут
целая история, — ответил Алеша,
с своей стороны
как бы именно более всего озабоченный тем, что деньги не отдал, а между тем Lise отлично заметила, что и он смотрит в сторону и тоже видимо старается говорить о постороннем.
Вот эта потребность общности преклонения и есть главнейшее мучение каждого человека единолично и
как целого человечества
с начала веков.
Кто знает, может быть, этот проклятый старик, столь упорно и столь по-своему любящий человечество, существует и теперь в виде
целого сонма многих таковых единых стариков и не случайно вовсе, а существует
как согласие,
как тайный союз, давно уже устроенный для хранения тайны, для хранения ее от несчастных и малосильных людей,
с тем чтобы сделать их счастливыми.
Все тогда встали
с мест своих и устремились к нему; но он, хоть и страдающий, но все еще
с улыбкой взирая на них, тихо опустился
с кресел на пол и стал на колени, затем склонился лицом ниц к земле, распростер свои руки и,
как бы в радостном восторге,
целуя землю и молясь (
как сам учил), тихо и радостно отдал душу Богу.
В остолбенении стоял он, недоумевая,
как мог он, человек все же умный, поддаться на такую глупость, втюриться в этакое приключение и продолжать все это почти
целые сутки, возиться
с этим Лягавым, мочить ему голову… «Ну, пьян человек, пьян до чертиков и будет пить запоем еще неделю — чего же тут ждать?
Что же касается собственно до «плана», то было все то же самое, что и прежде, то есть предложение прав своих на Чермашню, но уже не
с коммерческою
целью,
как вчера Самсонову, не прельщая эту даму,
как вчера Самсонова, возможностью стяпать вместо трех тысяч куш вдвое, тысяч в шесть или семь, а просто
как благородную гарантию за долг.
— Оставьте все, Дмитрий Федорович! — самым решительным тоном перебила госпожа Хохлакова. — Оставьте, и особенно женщин. Ваша
цель — прииски, а женщин туда незачем везти. Потом, когда вы возвратитесь в богатстве и славе, вы найдете себе подругу сердца в самом высшем обществе. Это будет девушка современная,
с познаниями и без предрассудков. К тому времени,
как раз созреет теперь начавшийся женский вопрос, и явится новая женщина…
— Что это, я спала? Да… колокольчик… Я спала и сон видела: будто я еду, по снегу… колокольчик звенит, а я дремлю.
С милым человеком,
с тобою еду будто. И далеко-далеко… Обнимала-целовала тебя, прижималась к тебе, холодно будто мне, а снег-то блестит… Знаешь, коли ночью снег блестит, а месяц глядит, и точно я где не на земле… Проснулась, а милый-то подле,
как хорошо…
— Но что же, — раздражительно усмехнулся прокурор, — что именно в том позорного, что уже от взятых зазорно, или, если сами желаете, то и позорно, трех тысяч вы отделили половину по своему усмотрению? Важнее то, что вы три тысячи присвоили, а не то,
как с ними распорядились. Кстати, почему вы именно так распорядились, то есть отделили эту половину? Для чего, для
какой цели так сделали, можете это нам объяснить?
И почему бы, например, вам, чтоб избавить себя от стольких мук, почти
целого месяца, не пойти и не отдать эти полторы тысячи той особе, которая вам их доверила, и, уже объяснившись
с нею, почему бы вам, ввиду вашего тогдашнего положения, столь ужасного,
как вы его рисуете, не испробовать комбинацию, столь естественно представляющуюся уму, то есть после благородного признания ей в ваших ошибках, почему бы вам у ней же и не попросить потребную на ваши расходы сумму, в которой она, при великодушном сердце своем и видя ваше расстройство, уж конечно бы вам не отказала, особенно если бы под документ, или, наконец, хотя бы под такое же обеспечение, которое вы предлагали купцу Самсонову и госпоже Хохлаковой?
Не стану в подробности описывать,
как удалось тогда Ивану Федоровичу достигнуть
цели и пристроить мужика в части,
с тем чтобы сейчас же учинить и осмотр его доктором, причем он опять выдал и тут щедрою рукой «на расходы».
Мало того: если даже период этот и никогда не наступит, но так
как Бога и бессмертия все-таки нет, то новому человеку позволительно стать человеко-богом, даже хотя бы одному в
целом мире, и, уж конечно, в новом чине,
с легким сердцем перескочить всякую прежнюю нравственную преграду прежнего раба-человека, если оно понадобится.
Из
какого расчета,
с какою же
целью?
Будь это опытный убийца и именно убийца
с целью одного грабежа, — ну, оставил ли бы он обложку конверта на полу, в том виде,
как нашли ее подле трупа?
Он был
как в лихорадке, он вопиял за пролитую кровь, за кровь отца, убитого сыном «
с низкою
целью ограбления».
Давеча я был даже несколько удивлен: высокоталантливый обвинитель, заговорив об этом пакете, вдруг сам — слышите, господа, сам — заявил про него в своей речи, именно в том месте, где он указывает на нелепость предположения, что убил Смердяков: „Не было бы этого пакета, не останься он на полу
как улика, унеси его грабитель
с собою, то никто бы и не узнал в
целом мире, что был пакет, а в нем деньги, и что, стало быть, деньги были ограблены подсудимым“.
Но для чего же,
с какою же
целью?
Но зазвонил колокольчик. Присяжные совещались ровно час, ни больше, ни меньше. Глубокое молчание воцарилось, только что уселась снова публика. Помню,
как присяжные вступили в залу. Наконец-то! Не привожу вопросов по пунктам, да я их и забыл. Я помню лишь ответ на первый и главный вопрос председателя, то есть «убил ли
с целью грабежа преднамеренно?» (текста не помню). Все замерло. Старшина присяжных, именно тот чиновник, который был всех моложе, громко и ясно, при мертвенной тишине залы, провозгласил...
Я хотела было упасть к ногам его в благоговении, но
как подумала вдруг, что он сочтет это только лишь за радость мою, что спасают Митю (а он бы непременно это подумал!), то до того была раздражена лишь одною только возможностью такой несправедливой мысли
с его стороны, что опять раздражилась и вместо того, чтоб
целовать его ноги, сделала опять ему сцену!
— Мама, окрести его, благослови его,
поцелуй его, — прокричала ей Ниночка. Но та,
как автомат, все дергалась своею головой и безмолвно,
с искривленным от жгучего горя лицом, вдруг стала бить себя кулаком в грудь. Гроб понесли дальше. Ниночка в последний раз прильнула губами к устам покойного брата, когда проносили мимо нее. Алеша, выходя из дому, обратился было к квартирной хозяйке
с просьбой присмотреть за оставшимися, но та и договорить не дала...
Все молча остановились у большого камня. Алеша посмотрел, и
целая картина того, что Снегирев рассказывал когда-то об Илюшечке,
как тот, плача и обнимая отца, восклицал: «Папочка, папочка,
как он унизил тебя!» — разом представилась его воспоминанию. Что-то
как бы сотряслось в его душе. Он
с серьезным и важным видом обвел глазами все эти милые, светлые лица школьников, Илюшиных товарищей, и вдруг сказал им...