Неточные совпадения
— Гм. Вероятнее, что прав Иван. Господи,
подумать только
о том, сколько отдал
человек веры, сколько всяких сил даром на эту мечту, и это столько уж тысяч лет! Кто же это
так смеется над
человеком? Иван? В последний раз и решительно: есть Бог или нет? Я в последний раз!
— Да ведь это же вздор, Алеша, ведь это только бестолковая поэма бестолкового студента, который никогда двух стихов не написал. К чему ты в
такой серьез берешь? Уж не
думаешь ли ты, что я прямо поеду теперь туда, к иезуитам, чтобы стать в сонме
людей, поправляющих его подвиг?
О Господи, какое мне дело! Я ведь тебе сказал: мне бы только до тридцати лет дотянуть, а там — кубок об пол!
«Господи! — мыслю про себя, —
о почтении
людей думает в
такую минуту!» И до того жалко мне стало его тогда, что, кажись, сам бы разделил его участь, лишь бы облегчить его. Вижу, он как исступленный. Ужаснулся я, поняв уже не умом одним, а живою душой, чего стоит
такая решимость.
Хотел было я обнять и облобызать его, да не посмел — искривленно
так лицо у него было и смотрел тяжело. Вышел он. «Господи, —
подумал я, — куда пошел
человек!» Бросился я тут на колени пред иконой и заплакал
о нем Пресвятой Богородице, скорой заступнице и помощнице. С полчаса прошло, как я в слезах на молитве стоял, а была уже поздняя ночь, часов около двенадцати. Вдруг, смотрю, отворяется дверь, и он входит снова. Я изумился.
А
так как начальство его было тут же, то тут же и прочел бумагу вслух всем собравшимся, а в ней полное описание всего преступления во всей подробности: «Как изверга себя извергаю из среды
людей, Бог посетил меня, — заключил бумагу, — пострадать хочу!» Тут же вынес и выложил на стол все, чем мнил доказать свое преступление и что четырнадцать лет сохранял: золотые вещи убитой, которые похитил,
думая отвлечь от себя подозрение, медальон и крест ее, снятые с шеи, — в медальоне портрет ее жениха, записную книжку и, наконец, два письма: письмо жениха ее к ней с извещением
о скором прибытии и ответ ее на сие письмо, который начала и не дописала, оставила на столе, чтобы завтра отослать на почту.
Думал я
о сем много, а теперь мыслю
так: неужели
так недоступно уму, что сие великое и простодушное единение могло бы в свой срок и повсеместно произойти меж наших русских
людей?
О близком же возвращении «офицера», то есть того рокового
человека в жизни Грушеньки, прибытия которого она ждала с
таким волнением и страхом, он, странно это, в те дни даже и не
думал думать.
Потому что хоть и нелегко на сердце, а всё-таки есть в нём что-то новое, хорошее. Вижу Татьянины глаза: то задорные, то серьёзные, человеческого в них больше, чем женского; думаю о ней с чистой радостью, а ведь
так подумать о человеке — разве не праздник?
Неточные совпадения
— Я тебе говорю, чтò я
думаю, — сказал Степан Аркадьич улыбаясь. — Но я тебе больше скажу: моя жена — удивительнейшая женщина…. — Степан Аркадьич вздохнул, вспомнив
о своих отношениях с женою, и, помолчав с минуту, продолжал: — У нее есть дар предвидения. Она насквозь видит
людей; но этого мало, — она знает, чтò будет, особенно по части браков. Она, например, предсказала, что Шаховская выйдет за Брентельна. Никто этому верить не хотел, а
так вышло. И она — на твоей стороне.
Левин положил брата на спину, сел подле него и не дыша глядел на его лицо. Умирающий лежал, закрыв глаза, но на лбу его изредка шевелились мускулы, как у
человека, который глубоко и напряженно
думает. Левин невольно
думал вместе с ним
о том, что
такое совершается теперь в нем, но, несмотря на все усилия мысли, чтоб итти с ним вместе, он видел по выражению этого спокойного строгого лица и игре мускула над бровью, что для умирающего уясняется и уясняется то, что всё
так же темно остается для Левина.
— И неправда! И поскорей не
думайте больше
так! — сказала Кити. — Я тоже была
о нем очень низкого мнения, но это, это — премилый и удивительно добрый
человек. Сердце у него золотое.
Она счастлива, делает счастье другого
человека и не забита, как я, а верно
так же, как всегда, свежа, умна, открыта ко всему»,
думала Дарья Александровна, и плутовская улыбка морщила ее губы, в особенности потому, что,
думая о романе Анны, параллельно с ним Дарья Александровна воображала себе свой почти
такой же роман с воображаемым собирательным мужчиной, который был влюблен в нее.
—
О, конечно, графиня, — сказал он, — но я
думаю, что эти перемены
так интимны, что никто, даже самый близкий
человек, не любит говорить.